Коул M. Культурно-историческая психология - наука будущего M.КОУЛ КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ психология НАУКА БУДУЩЕГО ОГЛАВЛЕНИЕ Предисловие редактора к русскому переводу книги М. Коула .......................................................... 9 Предисловие............................................................................ 11 Введение .................................................................................16 Глава 1. Неразрешимые вопросы и споры..............................21 Глава 2. Кросс-культурные исследования...............................55 Глава 3. Когнитивное развитие, культура и школьное обучение................................................89 Глава 4. От кросс-культурной психологии ко <второй> психологии ..........................................121 Глава 5. Помещая культуру в центр ......................................140 Глава 6. Филогенез и история культуры ...............................172 Глава 7. Онтогенез и культура ..............................................205 Глава 8. Когнитивный анализ поведения в контексте............249 Глава 9. Создание систем моделей деятельности ...............290 Глава 10. Многоуровневая методология для культурной психологии ...................................321 Глава 11. Эта книга и ее контекст.........................................360 Благодарности....................................................................... 386 Именной указатель ................................................................ 389 Предметный указатель........................................................... 393 Библиография........................................................................ 400 Предисловие редактора к русскому переводу книги М. Коула Имя профессора Майкла Коула широко известно в среде пси- хологов. Творческие интересы и многолетняя дружба связывают его со многими коллегами в России. На русский язык переведены его книги, написанные в соав- торстве <Культура и мышление> (1977) и <Социально-психоло- гический подход в психологии обучения> (1989). Выход в свет книги М. Коула <Культурно-историческая пси- хология> совпал с юбилейной конференцией, посвященной па- мяти Александра Романовича Лурия. Предыдущий 1996 год был годом Льва Семеновича Выготского. Совпадение этих имен и со- бытий не случайно. Александр Романович посеял зерно роман- тической психологии и выпестовал ученика - Майкла Коула, принявшего из рук в руки <рецепты выращивания растений> в той области психологии, где в основном человек обнаруживает себя через мифы, творчество, формы общения, религию, язык и все то, что объединяет понятие культура. Предваряя знакомство с первоисточником, не могу не проци- тировать предисловие А. Р. Лурия к книге <Культура и мышле- ние>: <Они (М. Коул и С. Скрибнер - ред.) показали, что одни и те же задачи решаются совершенно по-разному в зависимости от того, какие методы лежат в их основе, от содержания предъяв- ляемых задач и шире - в зависимости от тех реальных условий, в которых живут представители этих народностей> (с. 7). Такой подход приводит к отказу от представления о неизменных <свойствах> или <способностях> испытуемых и актуализирует задачу изучения <функциональных систем>, которые формиру- ются в условиях различно построенной общественной практи- ки>. А. р, Лурия был прав: М. Коул ступил на собственный путь иоиска, чтобы исследовать не только структуру познавательных процессов в зависимости от их содержания, но и познавательные ироцессы <...изучаемых народностей в их практической деятель- вости>, т. е. ему следовало доказать, что традиции, контекст Їбь1денной жизни дифференцируют и структурируют когнитив- ный опыт, развитие. <Мир идей неотделим от мира людей, а идеи - от каждо- дневной реальности>. Эта мысль Ю. М. Лотмана могла бы по- служить эпиграфом к глубокому по замыслу разделу исследова- ния, которое обозначено в книге как <5И> (<Пятое измерение>). Это рукотворный мир взаимодействия, игры, фантазии и разви- тия, если возможно так выразиться, самосозидания и глубокого постижения психического. Это рукотворное пространство демон- стрирует многомерность контекста бытия и живого процесса по- ведения в определенном месте и в определенное время. Думает- ся, что для будущих историков психологии (и возможно не только для них) <5И> может стать предметом изучения в каче- стве смыслового знака культуры конца XX в. В этом я усматри- ваю еще один знак соответствия духу времени, своевременности книги М. Коула. Она поучительна не только тем, что демонстри- рует тесную связь с традициями опираясь на имена Л. С. Вы- готского и А. Р. Лурии, но и тем, как М. Коул взвешенно и без предрассудков постигал и развивал идеи культурно-исторической психологии. Панорамность исследования и метафоричность языка изло- жения помогают проникнуть на тот уровень глубины постиже- ния идей и контекста, где жесткая формулировка могла бы лишь исказить прочтение во вне проявленного как <метафоры по отношению к истинному смыслу>. Изысканные рисунки также ведут по метафорическому пути и углубляют совпадения события и значения. Майкл Коул, изучая труды своих учителей, нашел полезные советы и смог обрести свой собственный путь, освещенный высо- кой этикой и моралью. Корж Н. Н. ПРЕДИСЛОВИЕ Шелдон Г. Уайт Исследовательские проекты и публикации Майкла Коула - многочисленные, смелые, и, в то же время, глубокие и содержа- тельные - в последние три десятилетия в немалой степени сти- мулировали прогресс в психологии развития. Предложенная вниманию читателя книга - осмысление и подведение итогов предыдущих исследований, и на основе этого, определение пси- хологии развития как науки культурно-исторической. Обосновы- вая это, ученый обращается к нескольким фундаментальным во- просам: что значит - научно изучать развитие человека? Какого рода науку мы получаем? Как широко она применима? Какую пользу из нее можно извлечь? Психология развития как область исследования возникла в канун нынешнего столетия. К концу XIX в. образовался огромный массив публикаций о детях. Это были самые разнообразные тру- ды, рассматривавшие детство с точки зрения философии, педаго- гики, медицины, политики и статистики; произведения автобио- графические, сентиментальные, наполненные апокалиптическим видением. Необходим был научный подход к развитию ребенка. Поначалу этот подход основывался (довольно неустойчиво) на раз- розненных фактах, соединенных обильным теоретизированием. Последователи Ч. Дарвина сводили вместе наблюдения над детьми и животными, кросс-культурные представления и практику этой деятельности, психопатологию и так далее, чтобы обрисовать кар- тину эволюции человеческой психики. Это была умозрительная наука. Уильям Джеймс в <Принципах психологии> называет ее <дикой работой>: <Получалось, что инстинкты животных спо- собны пролить свет на наши собственные, и что мыслительные способности пчел и муравьев, психика дикарей и детей, сума- сшедших, идиотов, глухих и слепых, преступников и эксцен- тричных личностей - все могло быть использовано в поддержку й или иной особой теории, касающейся той или иной части вашей психической жизни. История наук, нравственных и поли- fHqecKHx институтов, языков как типов психической продукции 12 МА-КЛ Коул привлекались для этих же целей... Компаративистский метод со- держит огромные источники ошибок. Интерпретация <психозов> животных, дикарей и младенцев есть по необходимости дикая ра- бота, в которой личная позиция исследователя очень сильно опре- деляет трактовку явлений. О дикаре скажут, что у него нет нрав- ственных или религиозных чувств, если его действия чрезмерно шокируют наблюдателя. О ребенке скажут, что у него нет само- сознания, поскольку он говорит о себе в третьем лице и так далее, и тому подобное. Никакие правила не могут быть определены за- ранее... Единственное, что остается - использовать всю свою про- зорливость и быть, насколько возможно, беспристрастным>. Была надежда, что сравнительные исследования психическо- го развития раскроют последовательность развития ребенка, и это послужит руководством для педагогов, родителей, педиатров, социальных работников и других людей, несущих ответствен- ность за детей, а история развития ребенка окажется в принци- пиальном соответствии с данными сравнительной неврологии, зоопсихологии, патопсихологии и кросс-культурных исследова- ний, что приведет к созданию эволюционной психологии. Дан- ные эволюционной психологии, полученные сравнительным ме- тодом на рубеже веков, были небогаты и искажены западными этноцентрическими предрассудками. Тем не менее, они давали некоторую основу для общих представлений о психическом раз- витии детей. В несколько вагнерианском изложении 3. Фрейда они инициировали занимательные, содержательные, но довольно противоречивые психоаналитические работы. Чтобы действи- тельно объединить подлинной теорией все эти факты, притяну- тые друг к другу, необходимо было иметь систематические, кон- структивные исследовательские программы. Обычно психологию изображают как дисциплину, беспрерывно ведущую безуспеш- ную и безнадежную борьбу за статус <истинной> науки, для чего и было необходимо создание подобных программ. Конец XIX - начало XX в. принесли в психологию органи- зованные совместные исследовательские проекты - научные программы, построенные по образцу естественных наук. Почему психология последовала за естественными науками? К началу нынешнего столетия естественные науки вполне сложились и давали интеллектуально интересные и практически полезные результаты. У психологов были все основания попробовать сле- довать этому образцу совместной деятельности, хотя бы для того, чтобы понять, как далеко это может их продвинуть. Сконцен- трировавшись на естественнонаучных вопросах и методах, пси- 13, хологи обошли ряд мудреных и рискованных предметов. Надо помнить, что университетская научная психология XX в. вырос- ла из курсов моральной философии старомодных американских колледжей XIX в. Новые университетские психологи (а также те, кто их нанимал и обеспечивал материальную поддержку их исследованиям), по крайней мере, в течение некоторого времени лелеяли надежду, что чисто натуралистическая, научная психология поможет получить данные, которые могли бы быть использованы для легкого и не- противоречивого разрешения дилемм, выборов и политических противостояний людей, живущих в современном обществе. Оказалось, однако, что новая психология таит скрытые и причудливые ограничения. Методы естественнонаучных исследо- вательских программ должны были раскрыть способы организа- ции человеческого восприятия, учения и развития, пафос этих программ состоял в том, что эти способы должны быть справед- ливыми везде и для всех. Майкл Коул входит в проблематику психологической науки XX в. с открытием, что по крайней мере часть этого утверждения неверна. Он принимает участие в по- пытке внедрить <новую математику> у африканского народа кпелле в 1960-х годах. Используя западные исследовательские методы для изучения когнитивного развития детей кпелле, жи- вущих в традиционном обществе, он лицом к лицу сталкивается с тем, что хотя местные дети классифицируют, учатся, запоми- нают, формируют понятия и рассуждают в повседневной жизни, они не справляются сколько-нибудь удовлетворительным обра- зом с экспериментальными заданиями, разработанными для изучения возрастных изменений соответствующих способностей. Западные исследовательские процедуры укоренены в мире, где дети идут в школу с шестилетнего возраста и где их окружают жизнь, речь и мышление современного общества. Такого рода впечатления шаг за шагом приводят его к пониманию психоло- гии Л. С. Выготского, основывающейся на немецкой идеалисти- ческой эпистемологии. М. Коул формулирует свою философскую позицию ясно, обстоятельно и выразительно: <Артефакт - это аспект материального мира, изменявшийся в ходе истории его включенности в целенаправленное человеческое действие. Благо- даря изменениям, происходящим в процессе их создания и ис- пользования, артефакты одновременно и идеальны (концептуаль- Bbi) и материальны> (глава 5). Артефакты - это фундаментальные составляющие культуры. азвитие человеческой психики в онтогенезе и в истории челове- МАЙКЛ Коул 14 чества следует понимать как коэволюцию человеческой деятель- ности и артефактов. Слова, которые мы произносим, социальные институты, в деятельности которых участвуем, искусственные физические объекты, которые используем, - все они служат од- новременно и орудиями, и символами. Они существуют в мире вокруг нас, они организуют наше внимание и действие в этом мире и в совокупности образуют <иные миры>. В процессе фор- мирования человеческой культуры культурное опосредование создает такой тип развития, при котором деятельность преды- дущих поколений накапливается в настоящем как специфически человеческая составляющая окружающей среды. Социальный мир влияет на индивида не только через действия реально суще- ствующих людей, которые разговаривают, общаются, показыва- ют пример или убеждают, но и через невидимые способы дейст- вий и объекты, созданные людьми в окружающем индивида ми- ре. Существуют предписанные формы социального взаимодейст- вия: обычаи, схемы, сценарии, игры, ритуалы, культурные фор- мы. Существуют искусственно созданные объекты, молчаливо насыщающие мир человеческим интеллектом: слова, карты, те- левизионные приемники, станции метро. В конечном счете культурно-исторический подход М. Коула к изучению психики требует, чтобы при изучении человеческого развития мы считали изучение окружающей социальной прак- тики неотъемлемой и обязательной частью нашего исследования. Соответственно, если мы хотим изменить образ деятельности людей, нам надо воздействовать на ситуации, в которых эта дея- тельность осуществляется. Особенно интересные примеры разработанной М. Коулом пси- хологии можно найти в главах 9 и 10 этой книги, где он приме- няет в качестве инструмента свою культурно-историческую пси- хологию. В девятой главе М. Коул рассказывает о культурно опосредованном подходе к обучению чтению. Его методика во- прошающего чтения была основана на положении Л. С. Выготс- кого о том, что в человеческом развитии интерпсихическое (взаи- модействие между людьми) предшествует интрапсихическому (сложным процессам в психике отдельного ребенка) и создает условия для него. Групповые обсуждения отрывков текста были организованы так, чтобы каждый отдельный ребенок <отыгры- вал определенную линию совместной деятельности>. Был создан межличностный мир интерпретативного рассмотрения текста. <Человек, задающий вопросы о словах, которые трудно произне- сти>, разговаривал с <человеком, задающим вопросы о словах, 15 которые трудно понять> и <человеком, задающим вопросы о главной идее отрывка> и т. д. Дети играли эти роли в обстоя- тельствах, созданных так, чтобы быть увлекательными для детей и содействовать достижению целей, связанных с чтением. Эта интеллектуальная драматургия сработала. <В целом, - говорит М. Коул, - я считаю вопрошающее чтение успешным применением культурно-исторической теории к решению проблемы дифферен- циальной диагностики и коррекции затруднений в чтении>. Программа М. Коула как отдельное организованное целое в настоящее время завершена. Тем не менее, принцип обучения чтению и пониманию прочитанного путем персонификации мыс- лительных процессов все шире применяется в школах, достаточ- но естественно становясь частью <тайной мудрости> школьных методик. <Вторая> психология не только использует иные мето- ды, чем естественнонаучная психология, но ее достижения иным образом входят в обычную жизнь и служат людям. В этом формирующем проекте, а еще более в серии проектов <Пятого измерения>, описанной в главе 10, М. Коул обнаружи- вает впечатляющую способность сплетать воедино интеллекту- альные и социальные составляющие для обоснованного образо- вательного вмешательства в искусно сконструированную и при- влекательную микрокультуру. Чтобы создать проект <Пятого измерения>, потребовалась <вторая> психология, а кроме того, определенная эмпатия и некоторое чутье. Часть того, что Майкл Коул вносит в современную психоло- гию, - это культурно-историческая психология, одно из вопло- щений <второй> психологии. Другая часть предлагаемого им - это романтическая наука, воспринятая им от покойного великого Александра Лурии, у которого он стажировался после защиты докторской диссертации. Романтическая наука А. Лурии, <мечта писателя и ученого в одном лице>, смотрит на людей как на це- лостные человеческие существа-и, одновременно сквозь призму научных категорий и диагностической номенклатуры. Другой современный последователь А. Лурии, практикующий романти- ческую науку, - Оливер Сэкс, невролог, в исследованиях КОТО- РОГО люди с повреждениями мозга, аутичные индивиды, умст- венно отсталые предстают персонажами, вызывающими симпа- тию, борющимися за жизнь в пределах своих ограничений точно так же, как мы боремся за жизнь в пределах своих. Возможно, именно методы культурно-исторической психологии и дух ро- мантической науки приведут нас когда-нибудь к психологии, в которой человеческие существа смогут жить и дышать. ВВЕДЕНИЕ В этой книге в соответствии с ее названием исследуется проис- хождение и возможное будущее культурной психологии - дисци- плины, изучающей роль культуры в психической жизни человека. Начну с кажущегося противоречия. С одной стороны, широко распространено мнение, что потребность и способность жить в культурной среде является одной из центральных характеристик человека. С другой - многим академическим психологам трудно признать за культурой большую, чем второстепенная, часто по- верхностную роль в формировании нашей психической жизни. Это приводит к первому вопросу: почему психологам так трудно учитывать культуру? Мои попытки ответить на этот вопрос ведут читателя в глубь ис- тории психологии, чтобы выяснить, как культура стала столь мар- гинальной по отношению к нашей дисциплине. Затем следует об- зор предшествующих попыток включить культуру в научные пси- хологические программы, основывавшиеся в первую очередь на кросс-культурных методах. Я стараюсь показать как трудности, с которыми встретились эти попытки, так и достигнутые успехи. Объяснив, почему психологам бывает так трудно учитывать роль культуры, несмотря на многие десятилетия работы многих исследователей, обратимся ко второму вопросу: если вы как пси- холог уверены, в фундаментальной роли культуры в формиро- вании человеческого мышления и поведения, то как научно вне- дрить эту проблему? Цель этой книги состоит в том, чтобы опи- сать и обосновать один из путей создания психологии, не игно- рирующей культуру в теории и практике. Конечно, эта цель нисколько не оригинальна, в прошедшие десятилетия многие ученые, к чьим работам я буду обращаться, пытались это сделать. Они утверждали, что до тех пор, пока не учитываются культурные переменные исследуемых психических процессов, невозможно установить, являются ли эти процессы универсальными или специфичными для конкретных культур- ных условий. Например, Джон и Беатрис Уайтинги, антропологи, многие годы проявляющие большой интерес к развитию человека, писа- Культурно-сторичЕСКДЯ пс/холог/я: илукд будущего 17 ли: <Если дети изучаются в рамках единственной культуры, многие события воспринимаются как естественные, как часть человеческой природы, и поэтому не рассматриваются в качестве переменных. Только когда обнаруживается, что другие народы не имеют практики, которую мы считали атрибутом человечес- кой природы, за этой практикой признается значение перемен- ной> (Whiting and Whiting, 1960, p. 933). Совсем недавно подобные соображения высказаны Маршал- лом Сегаллом, Джоном Берри, Пьером Дасеном и Айпесом Пор- тингой - четырьмя психологами, посвятившими десятилетия кросс-культурной работе: <Принимая во внимание всю слож- ность человеческой жизни и важность культуры как детерми- нанты поведения, психологи, безусловно, должны проверять справедливость этих принципов для разных культур, прежде чем считать их установленными. Отсюда с очевидностью следует, что научные исследования человеческого поведения предполагают удержание психологами кросс-культурной позиции> (Segall, Ber- ry, Dasen and Poorlinga, 1990, p. 37). Эта линия рассуждений кажется настолько исполненной здра- вого смысла, что трудно понять, почему заведомо правильная точка зрения не имеет соответствующего влияния на нашу дис- циплину. Почему кросс-культурные исследования не стали не- отъемлемой частью психологических программ, направленных на выявление основных принципов человеческого поведения? Ответ прост, хотя на раскрытие всей его сложности потребуется немало страниц этой книги: общая психология не может при- нять данные кросс-культурных исследований, поскольку эти ис- следования не отвечают ее методологическим требованиям. Среди тех, кто интересуется исследованием роли культуры в психической жизни, сформировалось довольно острое и ясно вы- раженное различие позиций по отношению к тому, что кросс- культурные исследования, с одной стороны, многими игнориру- ются, а с другой стороны, их результаты с трудом поддаются ин- терпретации. Многие из психологов, занимающихся кросс-куль- ТУРНЫМИ исследованиями, верят, что усиление внимания к про- блемам методологии со временем приведет кросс-культурную исихологию к интеграции в основной поток психологических исследований (например, Segall et al.. 1990). С этой точки зре- чия, проблема может быть решена строгим применением извест- ных методов. Вместо широко принятых одноразовых экспери- ментов необходимы поликулыдадрдйддцд, которые позво- т <распаковать> культруОЙАбДйНА прийти к более i-ч л J te. В, Г, Квролеим 1 2751641 "к d 18 Мдйкл Коул строгим каузальным заключениям. Подобная деятельность есте- ственно приводит психолога к междисциплинарной работе с ан- тропологами, социологами и лингвистами как источнику мето- дов проведения соответствующих наблюдений и теоретических идей относительно того, как интерпретировать такие комплекс- ные данные. Другая группа уверена, что не только кросс-культурная пси- хология, но и вся научная психология, частью которой она яв- ляется, так глубоко расколота при своем основании, что для изучения роли культуры в психике должна быть создана совер- шенно новая дисциплина. Эта позиция выразительно сформули- рована Ричардом Шведером, пишущим, что для специалиста по общей психологии <...нет никакого теоретического интереса в том, чтобы все больше и больше увязать в трясине частностей, сдерживающих развитие центрального механизма переработки информации о влияниях окружающей среды; помех, возникаю- щих при переводе различий в понимании тестовой ситуации, или культурных вариаций норм, регулирующих вопросы и ответы... Будучи общим психологом, вы скорее всего захотите выйти за пределы этих частностей и достичь воображаемых обобщенных форм и процессов, скрытых за видимыми - поддерживающими или препятствующими - теми или иными обстоятельствами действия> (Shweder, 1990, р. 12). Фактически Р. Шведер утверждает, что кросс-культурная стратегия включения культуры в психологию просто вводит в заблуждение. Но никакое увеличение методологической сложнос- ти не спасает дела. Вместо этого он предлагает не поддисципли- ну, а новую дисциплину, которую называет культурной психоло- гией. Культурная психология, утверждает Р. Шведер, не пытается понять психику как универсально функционирующее устройст- во, а видит ее <содержательной, состоящей из специфических областей и созидающей себя в ответ на стимулы; она не может быть отделена от исторически меняющихся и культурно разно- образных интенциональных миров, в которых она играет со- созидающую роль> {там же, р. 13). Р. Шведер обращается к аналитическим ветвям социальных и гуманитарных наук в по- исках методологического основания этой новой дисциплины. Как станет ясно из дальнейшего, я весьма сочувственно отно- шусь к шведеровской критике общей психологии и его попытке сформулировать альтернативу, перемещающую культуру с пери- ферии в центр. В то же время я убежден, что, определяя альтер- нативный путь размышлений о представленноеT культуры в пси- Культурно-стору1ЧЕСкдя па1хо/\о|У1я: ндукд будущЕго 19 хике, важно привлечь знания из всех гуманитарных наук, кото- рые, как будет показано, стояли у колыбели психологии. Однако нет полной уверенности в том, какую форму могла бы принять эта альтернативная дисциплина. Причины такой амби- валентности будут проясняться по мере развития повествования. Начну со взгляда на предысторию психологии как дисципли- ны, следуя принципу, что для того, чтобы что-нибудь понять, важно знать его историю. В главе 1 исследуется, как рассматри- вали отношение культуры к мышлению до возникновения пси- хологии. В некотором важном смысле культурная психология существовала <с самого начала>. Особенно интересна связь меж- ду возникновением психологии как науки и тем, как проводи- лись и понимались кросс-культурные исследования. В главе 2 обозреваются основные попытки применения стратегии стандар- тизованного кросс-культурного исследования, подчеркнуты свя- занные с ней проблемы интерпретации и ее достижения. Глава 3 посвящена развитию. В ней описаны попытки улучшить стан- дартные методики путем проведения полидисциплинарных ис- следований когнитивного развития, отправной точкой для кото- рых является жизненный опыт людей. Этот подход может рас- сматриваться либо как <реформа> стандартного эксперименталь- ного метода, либо как альтернативная методология. Он с необхо- димостью ведет психологов к коалиции с антропологами, социо- логами и лингвистами, ведущими полевые исследования, для того, чтобы найти не только <местные варианты> известных за- дач, но и <местные задачи>, которые затем моделируются в экс- периментах. Когда я проводил исследования в этой традиции, то относил свою работу к <экспериментальной антропологии и эт- нографической психологии>. Подобный подход имеет явные не- достатки. Часто остаются незаполненными промежутки между описанием <местных задач> антропологами или местными жите- лями и тем, с чем умеют экспериментировать психологи. Кроме того, теоретически подобная работа вынуждена признавать су- ществование общего универсального ядра человеческой природы, что в конечном итоге является как раз одним из вопросов, кото- рые кросс-культурные исследования призваны разрешить. Не- смотря на трудности, эта стратегия показала себя чрезвычайно плодотворной в качестве средства выявления различных видов культурно организованного опыта и пути, обеспечивающего воз- можность экспериментального опровержения чрезмерно далеко ИДУЩИХ обобщений, основанных на результатах исследований в современных индустриальных обществах. 20 Мдйкл Коул Начиная с главы 4, я пытаюсь переформулировать основные вопросы и найти пути их разрешения. В качестве отправной точки принят российский культурно-исторический подход к психологии и кратко описано, с какими проблемами должен столкнуться этот подход, если использовать его для руководства психологическими исследованиями. В глава 5 предлагается концепция культуры, которая приводит этот подход в соответствие с современными представлениями антропологии и когнитивной науки. В главе 6, используя понятие культуры, представленное в главе 5, пересмот- рен вопрос о роли культуры в происхождении человека и истори- ческом процессе. В главе 7 применено разработанное представле- ние о культуре к современным данным о развитии ребенка. Главы 8, 9 и 10 посвящены работе, которую я и мои коллеги вели на протяжении более полутора десятков лет. Глава 8 по- священа ключевой методологической проблеме, стоящей перед культурно-историческим подходом к познанию: как укоренить психологический анализ в культурно организованной деятельно- сти повседневной жизни. В главе 9, основываясь на идеях, пред- ставленных в главах 4-8, я стараюсь продемонстрировать их эффективность на примере создания специальных форм обучения чтению. В главе 10 введена новая методология, в которой малые культурные системы создаются и изучаются в своих институ- циональных контекстах на протяжении ряда лет. В главе 11 возвращаясь к тем двум вопросам, с которых на- чинал, и кратко подытоживая мои нынешние взгляды на то, что делает изучение представленности культуры в психике таким трудным, я также рассматриваю различные линии теоретичес- ких и экспериментальных исследований, которые могут быть по- лезны для психологов, стремящихся к более глубокому понима- нию, как культура и психика создают друг друга. Автор не надеется, что его идеи приведут к перевороту в психо- логии, даже если они сумеют убедить многих людей. Психология - это надежно устоявшийся социальный институт, который вряд ли позволит возобладать точке зрения, полагающей всю психологию частью культурной психологии. Возможно правы те, кто выступает за культурную психологию как новую, постмодернистскую дисцип- лину, и культурная психология возникнет среди других междисци- плинарных областей, таких, как когнитивная наука, история соз- нания и общения. Если так, тогда я предлагаю возможную методо- логию и набор теоретических положений для такой дисциплины. Если нет, то предлагаю программу позитивного критического ис- следования для тех психологов, которые захотят ее использовать. ГЛАВА 1. НЕРАЗРЕШИМЫЕ ВОПРОСЫ И СПОРЫ Наличие культуры, может быть, и есть именно то условие, которое исключает возможность ее измерения. Теодор Адорно Согласно мифу, распространяемому стандартными американс- кими учебниками, психология как дисциплина возникла в 1879 г., когда Вильгельм Вундт открыл свою лабораторию в Лейпциге1. Новым для этой <новой> психологии 1880-х годов был эксперимент. Исследователи психических процессов в ла- бораторных условиях использовали блестящие и остроумные инструменты для предъявления испытуемым точно контроли- руемых физических стимулов (вспышек света определенной яркости, звуков определенной громкости и высоты тона и т. д.) и регистрации типа, силы и длительности их реакции с точнос- тью до долей секунды. Казалось, что интеллект теперь мог быть измерен и объяснен в полном соответствии с канонами экспе- риментальной науки. Гораздо реже отмечается - эта тема удостоилась лишь одно- го предложения в толстом томе Э. Боринга (1957) по истории психологии, - что по В. Вундту психология состоит из двух частей, каждая из которых соотносится с разными уровнями че- ловеческого сознания, следует своим собственным законам и ис- пользует свои собственные методы. В последние годы растет интерес ко <второй> психологии В. Вундта, перед которой он ставил задачу проникновения куль- туры в психологические процессы (Farr, 1983; Toulmin, 1980). Основной тезис этой книги состоит в том, что научные пробле- мы, поставленные В. Вундтом, не получили адекватного рассмот- рения в рамках сложившейся впоследствии научной парадигмы ви в психологии, ни в других науках об обществе и поведении человека. Вследствие этого попытки психологов, работающих в парадигме экспериментальной психологии XX в., заново ввести культуру как составляющую человеческой природы сталкивают- ЗД с неосознаваемыми и непреодолимыми трудностями. 22 Культурно-стор/1ЧЕСкдя психология Далее в этой книге показано, как психология XX в. обраща- лась к наследию В. Вундта, пытаясь создать более адекватную теорию представленноеT культуры в психике. Но сначала необ- ходимо заглянуть в предысторию научной психологии, чтобы объяснить, почему культуросодержащая психология оказалась такой неуловимой целью. В начале было... Давно признано, что о культуре с трудом думается. Как рыбам воду, нам не удается <увидеть> культуру, поскольку она являет- ся средой, в которой мы существуем. Встречи с другими культу- рами позволяют увидеть и нашу собственную как предмет для размышлений. Ранние свидетельства проявлений осознания культуры могут быть прослежены вглубь времен вплоть до греческого историка Геродота (Myers, 1953). Вопросы, которые ставил перед собой Ге- родот, оказались прекрасным средством обнаружения культуры. Он хотел узнать об истоках Персидских войн: кто положил начало вражде между греками и персами и зачем. Чтобы отве- тить на этот исторический вопрос, он побывал более чем в пяти- десяти странах, известных грекам того времени. Записывая рас- сказы народов об их происхождении, он приобрел знания о ми- рах, в которых они обитали, через содержание религиозных обрядов и верований, через искусство и повседневную жизнь. В результате у него получились портреты различных образов жиз- ни, которые сегодня мы назвали бы разными культурами. Исследования Геродота остро поставили вопрос об оценке культурных различий. Записывая истории и жизнеописания других людей, он называет своих собеседников общим именем <варвар>. В Греции начала IV в. до н. э. слово <варвар> было специальным термином для обозначения людей, чьи язык, рели- гия, образ жизни и обычаи отличались от тех, что составляли культуру классической Греции. Таким образом, для Геродота <варвар> означало другой, иной, и его <История> представляет собой составленный любознательным человеком каталог челове- ческих различий, относительно свободный от резких оценочных суждений. Однако прошло немного времени, и отличия превратились в недостатки. Греки стали использовать слово <варварский> для обозначения <нелепого, грубого, жестокого>. Заимствованное ла- тынью, слово <варварский> удержало оба значения - и <дру- гой>, и <неполноценный>. НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы и споры 23 Затем оно стало означать <нецивилизованный> или <некуль- турный>, а еще позднее - нехристианин. Все более нелестные смыслы, приписываемые этому слову, достигли своего апогея, когда оно было заимствовано английским, где стало синонимом <дикого, грубого, жестокого, бесчеловечного> (Оксфордский сло- варь английского языка). Мнения греческих ученых относительно происхождения на- блюдавшихся ими групповых различий разделились. Аристотель полагал, что рабы и варвары по природе своей лишены способ- ности рассуждать и составлять планы, а Гиппократ считал, что источниками групповых различий являются различия в климате и социальном устройстве. Подобные же несогласия можно найти среди ученых римской эпохи и средних веков (см. обзор Jahoda, 1992 и библиографию в этой работе). Как отмечает Маргарет Ходген в своей работе о происхожде- нии антропологии, многочисленные путешествия первопроходцев XV и XVI вв. значительно повысили интерес как ученых, так и широкой публики к разнообразию человеческих типов и куль- тур. На протяжении тысячи или даже более лет, последовавших за падением Рима, контакты Европы с <варварами> были очень ограничены. Хотя отчеты торговцев, воинов и миссионеров и со- держали описания реальной жизни и обычаев далеких народов, все же о живших за пределами европейского мира, сложилось множество легенд. Разница между непосредственными впечатлениями и мифи- ческими россказнями хорошо иллюстрируется слухами, сопро- вождавшими путешествие Христофора Колумба. Журнал Колум- ба изображает людей, встреченных им в западном полушарии в довольно-таки объективных тонах. Он восхищается их велико- душием, нравственностью и умом, хотя и находит их материаль- ные обстоятельства достойными сожаления. Однако слухи, кото- рые начали распространяться сразу после возвращения Колумба в Европу, создавали фантастические образы новооткрытых зе- мель и населяющих их народов, очень похожие на мифические создания средневекового воображения. Перечень этих созданий был поистине фантастическим и включал людей, которые скри- пели, а не говорили; людей, у которых не было голов, а глаза и РОТ были на груди; людей, ходивших голышом, не знавших бра- ка, живших в полной половой распущенности (Hodgen, 1964). Даже спустя целое столетие исследований и контактов можно еще встретить такие описания людей, живущих вдоль западного по- бережья Африки: <люди с собачьими лицами, с собачьими зубами, 24 сатиры, дикари и каннибалы>, а о людях, живущих в Новом Свете, говорится, что они лжецы, воры, извращенцы и отъяв- ленные идолопоклонники, не имеющие ни крупицы разума, свойственного человеку. <Вынося человеку Нового Света или на- гому, угрожающего вида дикарю такой приговор, их помещали на то место в воображении, которое в средние века занимали люди-монстры. Их если и считали людьми, то какими-то выро- ждающимися> (там же, р. 363). Эти образы вошли в житейские представления о народах, на- селяющих мир, и дошли до нас, например, в виде шекспиров- ского Калибана - существа, <не удостоенного вида человека>, который наподобие древнего обитателя пещер троглодита был неспособен к человеческой речи. Некоторые европейцы всерьез спрашивали, может ли быть, чтобы столь отличные от человека существа были представителями того же вида . Последующие столетия сохраняли и поддерживали представ- ления Гиппократа о географическом положении и климате как источнике различий между людьми. При всей ограниченности этот взгляд, однако, признавал все существа, которых мы сего- дня считаем людьми, принадлежащими к одному виду. В XVI и XVII в. считалось, что более темный цвет кожи африканцев и американских индейцев можно объяснить особенностями гео- графического положения и климата. Эта традиция - объяснять различия особенностями среды - подверглась суровой критике (солнце по-прежнему ярко светило над греками и римлянами, тем не менее их характерные черты со временем существенно изменились) и не пережила эпохи расширявшихся контактов между европейцами и населением третьего мира . Европейцы отводили так называемым дикарям (то есть неев- ропейцам) некоторое промежуточное место между людьми и жи- вотными. Считалось, что пигмеи, лапландцы и другие являются <утраченными звеньями> в цепи между животными и челове- ком. Карл Линней в своей <Системе природы> (1735) сделал до- полнительный и решающий шаг к разделению человеческих су- ществ на два вида: Homo sapiens и Homo monstrous. Вид Homo sapiens включает следующие группы, различаю- щиеся уровнем образования и местом обитания: 1. Дикий человек: стоящий на четвереньках, немой, покры- тый шерстью. 2. Американец; меднокожий, холеричный, прямостоящий, раскрашенный. Руководствуется обычаем. НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы А споры 25 3. Европеец: светлокожий, сангвиничный, физически силь- ный. Скрывает тело под облегающей одеждой, руководствуется законами. 4. Азиат: смуглый, меланхоличный, ригидный, покрыт сво- бодной одеждой. Руководствуется мнениями. 5. Африканец: чернокожий, флегматичный, расслабленный, мажется салом. Следует капризам. Вид Homo monstrous включает следующие группы, разли- чающиеся климатическими условиями и умелостью: 1. Горцы: малорослые, неактивные, робкие. 2. Патагонцы: крупные, ленивые. 3. Готтентоты: неплодовитые. 4. Американцы: безбородые. 5. Китайцы: с конической головой. 6. Канадцы: со сплющенной головой. Совершенно ясно, что в схеме К. Линнея перемешаны самые разнородные критерии, включая цвет кожи, способ одеваться и политическую организацию. Однако она явила собой влиятель- ный прецедент для последующего разделения человечества на отдельные расы. Дальнейшее развитие биологии принесло все более изощренные попытки чисто биологического обоснования различий между людьми (Gossett, 1965; Harris, 1968), проло- жившие путь расистским объяснениям того, что раньше воспри- нималось как культурные различия4. Подобные представления, хотя и были впоследствии развен- чаны, поддерживали в XIX веке интеллектуальную атмосферу, в которой идея о национальных различиях между людьми как ре- зультате их расовой принадлежности, распространилась так же широко, как прежде идея о том, что неевропейцы находятся на более низкой ступени великой цепи бытия. Эти представления позволили отстоять рабство и колониализм в то время, когда и то, и другое подвергалось резким нападкам (Haller, 1971). Поэтому в 1849 г. Бенджамин Дизраэли позволил себе, стоя перед Британской Палатой общин, провозгласить, что <раса пред- полагает отличие, отличие предполагает превосходство, а превос- ходство ведет к господству>, уверенный, что стоит на вполне на- Учной точке зрения (цит. по: Оаот, 1967, р. 9). Социокультурный эволюционизм брить ли в то, что в некие доисторические времена все люди Роизошли от общего корня (и в этом смысле мы все когда-то 26 Культурно-сторичЕСКАЯ психология были <одинаковы>) или в то, что морфологически различные че- ловеческие группы относятся к разным видам (и, следовательно, мы были разными с самого начала), все равно сохраняется необ- ходимость объяснить изменения, происшедшие со временем. По историческим источникам очевидно, что, окажись древние греки в XVI-XVII в. среди, например, обитателей Германии, Франции и Англии, они, безусловно, сочли бы жителей этих стран варва- рами. Как же сумели эти люди в ходе исторического развития подняться от варварства к вершинам человеческого духа? Здесь напрашивались по крайней мере два объяснения. Во- первых, можно было пересмотреть отношения среды и развития и решить, что северные народы так продвинулись благодаря по- стоянным вызовам со стороны среды, в то время как их южные собратья беззаботно грелись на солнце и ели фрукты. Или можно было приписать северянам прирожденное интеллектуальное пре- восходство, которое позволило им просто быстрее выйти из ди- кого природного состояния. Какая бы объяснительная схема ни привлекалась, в десятилетия, предшествовавшие зарождению научной психологии, и в научных, и в бытовых представлениях европейцев и европеизированных областей Северной Америки принималось как данность, что общества испытали процесс со- циокультурного развития, оказавшего глубокое влияние на че- ловеческую психику. Э. Б. Тайлор, один из основателей современной антрополо- гии, схватывает дух этих представлений в его гиперболизиро- ванном олицетворении цивилизации: <Вообразим себе, что мы видим цивилизацию, как она в оли- цетворенном виде шествует по миру. Вот она иногда задержива- ется и останавливается на своем пути, нередко отклоняется на такие боковые дороги, которые приводят ее, утомленную, назад, в такие места, где она проходила уже весьма давно. Однако пря- мо или отклоняясь, она движется вперед. И если время от вре- мени она пытается сделать несколько шагов назад, она скоро начинает беспомощно спотыкаться. Попятный путь противен ее природе, ее ноги устроены не так, чтобы делать неверные шаги назад. И взгляд ее, и движения, устремленные вперед, являются выражением подлинно типических свойств человечества> (Tyior, 1958, р. 69). Хотя энтузиазм, с которым эволюция и прогресс приравни- вались друг к другу, заметно спал в течение столетия после pa- Перевод цит. по <Первобытные культуры> М.: Политиздат, 1989, с. 64. 27 НЕРАЗРЕШИМЫЕ ВОПРОСЫ У1 СПОрЫ боты Э. Б. Тайлора, сама идея социокультурной эволюции сох- ранила свое значение в общественных науках (см.: Ingold, 1986; Hallpike, 1986; Harris, 1968; Sahlins and Service, 1960; White, 1959). Э. Б. Тайлор воспринимал культуру, как то, что Мелвилл Гершкович (Herskovitz, 1948) позднее назвал <созданная челове- ком часть среды>, включающая знания, верования, искусство, нравственность, право, обычаи и т. п. Если рассматривать все эти элементы как <сложное целое>, утверждения о культурных различиях в уровне развития могут основываться на любом из них. Э. Б. Тайлор выделил этапы культурной эволюции на осно- вании достижений в ряде областей. В частности, в <...степени научности знаний, определенности моральных принципов, усло- вий исповедания веры и отправления культа, степени социаль- ной и политической организованности> (Tyior, 1958, р. 27) . Кроме того, Э. Б. Тайлор - и это было типично и для других ученых XIX в. - признавал тесную связь между уровнем социо- культурного развития и уровнем интеллектуального развития людей, образующих различные социальные группы: <Состояние культуры различных человеческих сообществ, - писал он, - ... является достойным объектом для изучения законов человече- ского мышления и поведения> (там же, 1958, р. 1). Насколько естественным казался этот набор допущений, по- казывает мысленный эксперимент Герберта Спенсера, касающий- ся связи между социальным и интеллектуальным прогрессом, в котором он устанавливал аналогию между культурным развитием, с одной стороны, и интеллектуальным развитием, - с другой. Г. Спенсер полагал, что жизнь первых людей была настолько проста, что им было просто не из чего создавать сложные умст- венные конструкции. Для начала он рассмотрел некий предель- ный случай. Представим себе, что некоторое явление непрерывно повторяет- ся. Тогда все, что мы можем извлечь из опыта, - воспроизведе- ние этого явления в представлении. Если часто повторяются два разных явления, появляется возможность увидеть, что между ни- ми общего; однако, необходимо удерживать в своем сознании оба впечатления вместе, а такая способность может возникнуть лишь после многократных повторений. Ясно, что только получив раз- нообразный опыт, элементы которого хотя и различаются, но все имеют нечто общее, можно сделать первый шаг к представ- ению об истинах более высокой степени общности, чем каждый из этих опытов сам по себе (Spencer, 1886, р. 521). 28 Далее Г. Спенсер предполагает, что по мере того, как опыт становится все более разнообразным по своим характеристикам, растет и <могущество обобщений>: <Отсюда следует, таким обра- зом, что в ходе прогресса человечества общие идеи могут воз- никнуть не раньше, чем социальные условия предоставят доста- точно многообразный и разносторонний опыт; в то же время сле- дует отметить, что сами эти социальные условия предполагают наличие некоторых общих идей. Каждый шаг в направлении более общих представлений является средством расширения со- циальных взаимодействий... А затем, когда соответствующий опыт организуется, появляется возможность и идей еще более высокого уровня общности, и дальнейшей социальной эволю- ции> {там же, 1886, р. 522). Г. Спенсер связывает эти идеи с представлениями Ч. Дарвина об эволюции, считая, что когда-то интеллектуальные черты и социокультурные условия разных народов мира разошлись. Ко- гда различные группы сталкивались, <лучше адаптированные> помещали <стоящих ниже> в <неблагоприятные условия>, а иногда и истребляли их. Поскольку в то время, когда работал Г. Спенсер, европейские страны явно побеждали и завоевывали другие народы, европейские образ мыслей и социальное устрой- ство считались наиболее продвинутыми и являли собой некий стандарт, согласно которому следовало оценивать всех осталь- ных. Три широко распространенных представления скрыты в этих рассуждениях. Первое - это общее представление о социальной эволюции как о процессе нарастающей дифференциации и ус- ложнения общественной жизни. Второе - представление о том, что основные интеллектуальные действия людей, какова бы ни была сложность общества, в котором они живут, универсальны, строятся по единому набору законов, и это означает, по Г. Спен- серу, последовательное приращение знания, ведущее к более широким и более действенным обобщениям. Представление об общности интеллектуальных качеств для всех культурных групп в антропологии обычно проявляется в допущении психического единства человечества. В психологию оно приходит в виде идеи о том, что <безусловно, на некотором уровне абстракции мы все одинаковы, все - люди> (Segall et al,, 1990, p. 53). Третье клю- чевое представление касается тесной связи между культурой и интеллектом. Все эти три идеи имеют своих приверженцев и в наши дни. НГРДЗРЕШМЫЕ вопросы л споры 29 Дикари и дети Сочетание этих трех представлений (о единстве основных психи- ческих процессов, о социокультурной эволюции и о тесной связи между культурой и интеллектом) почти неизбежно ведет к выво- ду, что мышление взрослых, живущих в современных индустри- альных обществах, превосходит мышление людей, живущих в менее развитых обществах (хотя сами критерии большей или меньшей развитости нельзя считать установленными). Далее, поскольку принято считать, что основные психические процессы универсальны, а уровень их развития зависит от индивидуально- го опыта, оказывается вполне естественным принять наличие серьезного сходства между мышлением примитивных взрослых и <современных> детей из-за общего для них недостатка в слож- ном опыте. Хотя и нельзя утверждать, что Г. Спенсер выразил все раз- мышления XIX в. по этому поводу, ход его рассуждений в про- цитированных выше отрывках вполне репрезентативен для мышления в духе идей социокультурной эволюции и замеча- тельно ясно показывает, до какой степени представление о том, что примитивные взрослые думают так же, как дети развитых цивилизаций, является по существу рефлексивным заключени- ем. Следующее рассуждение Шиллера (который по иронии судь- бы сегодня скорее известен как автор оды <К радости>, послу- жившей текстом для хора в Девятой симфонии Бетховена) ка- жется довольно типичным: <Открытия, сделанные европейскими путешественниками в далеких морях и на дальних берегах, дают картину - столь же поучительную, сколь увлекательную - жизни народов, находя- щихся на разных ступенях цивилизации в нашем мире, стоящих вокруг нас, так же, как мы можем видеть детей разного возраста из одной семьи, собравшихся вокруг старшего брата и своим со- стоянием напоминающих ему, каким он был прежде и через ка- кие этапы прошел к нынешнему состоянию взрослого человека. Всемогущее провидение, похоже, сохранило эти незрелые наро- ды, чтобы мы могли учиться до тех пор, пока не станем доста- точно мудры, чтобы извлечь пользу из данных нам уроков и су- меть восстановить по этим примерам утраченную историю нача- л человечества. "Дети нашей расы" производят довольно-таки ягостное и унизительное впечатление, но мы должны помнить, то наши далекие предки были гораздо менее разумны, чем са- "ые неразумные из них> (цит. по: Muller-Lyer, 1920, р. 32). Далее Г. Спенсер предполагает, что по мере того, как опыт становится все более разнообразным по своим характеристикам, растет и <могущество обобщений>: <Отсюда следует, таким обра- зом, что в ходе прогресса человечества общие идеи могут воз- никнуть не раньше, чем социальные условия предоставят доста- точно многообразный и разносторонний опыт; в то же время сле- дует отметить, что сами эти социальные условия предполагают наличие некоторых общих идей. Каждый шаг в направлении более общих представлений является средством расширения со- циальных взаимодействий... А затем, когда соответствующий опыт организуется, появляется возможность и идей еще более высокого уровня общности, и дальнейшей социальной эволю- ции> (там же, 1886, р. 522). Г. Спенсер связывает эти идеи с представлениями Ч. Дарвина об эволюции, считая, что когда-то интеллектуальные черты и социокультурные условия разных народов мира разошлись. Ко- гда различные группы сталкивались, <лучше адаптированные> помещали <стоящих ниже> в <неблагоприятные условия>, а иногда и истребляли их. Поскольку в то время, когда работал Г. Спенсер, европейские страны явно побеждали и завоевывали другие народы, европейские образ мыслей и социальное устрой- ство считались наиболее продвинутыми и являли собой некий стандарт, согласно которому следовало оценивать всех осталь- ных. Три широко распространенных представления скрыты в этих рассуждениях. Первое - это общее представление о социальной эволюции как о процессе нарастающей дифференциации и ус- ложнения общественной жизни. Второе - представление о том, что основные интеллектуальные действия людей, какова бы ни была сложность общества, в котором они живут, универсальны, строятся по единому набору законов, и это означает, по Г. Спен- серу, последовательное приращение знания, ведущее к более широким и более действенным обобщениям. Представление об общности интеллектуальных качеств для всех культурных групп в антропологии обычно проявляется в допущении психического единства человечества. В психологию оно приходит в виде идеи о том, что <безусловно, на некотором уровне абстракции мы все одинаковы, все - люди> . Третье клю- чевое представление касается тесной связи между культурой и интеллектом. Все эти три идеи имеют своих приверженцев и в наши дни. Дикари и дети Сочетание этих трех представлений (о единстве основных психи- ческих процессов, о социокультурной эволюции и о тесной связи между культурой и интеллектом) почти неизбежно ведет к выво- ду, что мышление взрослых, живущих в современных индустри- альных обществах, превосходит мышление людей, живущих в менее развитых обществах (хотя сами критерии большей или меньшей развитости нельзя считать установленными). Далее, поскольку принято считать, что основные психические процессы универсальны, а уровень их развития зависит от индивидуально- го опыта, оказывается вполне естественным принять наличие серьезного сходства между мышлением примитивных взрослых и <современных> детей из-за общего для них недостатка в слож- ном опыте. Хотя и нельзя утверждать, что Г. Спенсер выразил все раз- мышления XIX в. по этому поводу, ход его рассуждений в про- цитированных выше отрывках вполне репрезентативен для мышления в духе идей социокультурной эволюции и замеча- тельно ясно показывает, до какой степени представление о том, что примитивные взрослые думают так же, как дети развитых цивилизаций, является по существу рефлексивным заключени- ем. Следующее рассуждение Шиллера (который по иронии судь- бы сегодня скорее известен как автор оды <К радости>, послу- жившей текстом для хора в Девятой симфонии Бетховена) ка- жется довольно типичным: <Открытия, сделанные европейскими путешественниками в далеких морях и на дальних берегах, дают картину - столь же поучительную, сколь увлекательную - жизни народов, находя- щихся на разных ступенях цивилизации в нашем мире, стоящих вокруг нас, так же, как мы можем видеть детей разного возраста из одной семьи, собравшихся вокруг старшего брата и своим со- стоянием напоминающих ему, каким он был прежде и через ка- кие этапы прошел к нынешнему состоянию взрослого человека. Всемогущее провидение, похоже, сохранило эти незрелые наро- ды, чтобы мы могли учиться до тех пор, пока не станем доста- точно мудры, чтобы извлечь пользу из данных нам уроков и су- меть восстановить по этим примерам утраченную историю нача- ла человечества. "Дети нашей расы" производят довольно-таки тягостное и унизительное впечатление, но мы должны помнить, что наши далекие предки были гораздо менее разумны, чем са- мые неразумные из них> . Разнообразие характеристик, считавшихся общими для при- митивных взрослых и европейских детей, впечатляет: неспособ- ность контролировать эмоции, анимизм, неспособность рассуж- дать о причинах или строить планы на будущее, консерватизм, любовь к аналогиям и символам и тому подобное. Труды А. Ф. Чемберлена (1901) и Э. Б. Тайлора (1865) содержат весьма показательные утверждения. Э. Б. Тайлор, например, утвержда- ет, что <в определенном смысле идол служит дикарю для той же цели, что и его аналог - кукла - ребенку, он позволяет ему придать определенность существования и личную определен- ность смутным представлениям о высших существах, которых он едва ли мог бы постичь без помощи чего-то материального> (1865, р. 94). Здесь необходимо упомянуть об идеях французского филосо- фа и социолога Люсьена Леви-Брюля (хотя он и работал не- сколькими десятилетиями позже), чье имя часто связывают с изучением примитивного интеллекта и представлением о том, что дети, растущие в индустриальных обществах, думают как примитивные взрослые. Если первое из сказанного в отношении идей Л. Леви-Брюля справедливо, то второе - нет. Опираясь на те же данные, которые использовали Э. Б. Тай- лор, Г. Спенсер, В. Вундт и другие (например, отчеты миссионе- ров, путешественников, правительственных чиновников), Л. Ле- ви-Брюль не соглашался с представлениями о том, что качества мышления примитивных народов можно вывести из предполо- жительно универсальных законов индивидуального мышления. Представления примитивных народов, утверждал он, будучи коллективными, <довлеют над индивидуальными; это значит, что они являются для индивида предметом веры, а не продуктом его мысли>. Далее Л. Леви-Брюль развивает тезис о том, что в примитив- ных обществах, где эмоции неотделимы от познания, а отноше- ния между событиями носят скорее мистический, нежели при- чинно-следственный характер, существуют качественно иные формы мышления - коллективные представления. Проще гово- ря, Л. Леви-Брюль не считал эту форму мышления неполноцен- ным предшественником цивилизованного мышления, не прирав- нивал к мышлению европейских детей, скорее рассматривал как качественно иной вид мышления. Например, он явным образом предостерегал исследователей в области социальных наук, чтобы они <не пытались объяснять эти связи ни интеллектуальной сла- бостью примитивных людей, ни ассоциациями идей, ни наивным применением Принципа причинности...; короче говоря, давайте бросим попытки относиться к их интеллектуальной деятельно- сти, как к неполноценной разновидности нашей> (Levy-Bruhl, 1919, Р- 61). Л. Леви-Брюль также утверждал, что в своей по- вседневной деятельности, когда на них не влияют коллективные представления, <они> думают, как <мы>, делая те же выводы из тех же данных. В общем и целом, эти предостережения были проигнорирова- ны читателями, связавшими идеи Л. Леви-Брюля с распростра- ненными представлениями о том, что исторические изменения отражают процесс культурной эволюции от низшего=худшего к высшему=лучшему. Они соглашались с ним или критиковали его в зависимости от их собственных представлений об эволюции культуры и эволюции мышления. Типична в этом смысле реак- ция Ф. К. Бартлетта, приписавшего Л. Леви-Брюлю мнение, что <психология примитивных народов представляет собой нечто вроде мистической, дологической, не имеющей законов фазы ум- ственного развития, которая отодвигает раннего человека на очень большое расстояние от нас> . Конечно, Л. Леви-Брюль дает почву для подобных интерпре- таций, поскольку в своих текстах нередко впадает в такой стиль, говорит языком, который без параллелей с аналогичными суж- дениями о детях трудно интерпретировать. Однако его основная мысль, гласящая, что качественно разные общества характери- зуются качественно различными способами мышления никоим образом не отрицается исследователями в области социальных наук. Л. Леви-Брюль еще появится на страницах этой книги, поскольку фигурирует и в более современных попытках понима- ния культурных различий в развитии мышления. Гипотеза биологической рекапитуляции Приравнять друг к другу взрослых дикарей и цивилизованных Детей можно было либо основываясь на биологической эволю- ции, либо на различиях в <образовании>, то есть на социокуль- турной эволюции. Часто оба эти основания смешивались неосоз- нанно из-за того, что понятие <расы> не было достаточно очер- чено (см. выше использование этого термина Э. Б. Тайлором). Некоторые полагали расу биологическим феноменом, другие - Культурным. Популярное биологическое объяснение якобы установленного Факта, что неевропейские народы не смогли развиться так полно, как европейские, представлено <биогенетической> доктриной, в соответствии с которой индивидуальное развитие повторяет исто- рию вида (онтогенез повторяет филогенез). Стефен Джей Гоулд проследил развитие биогенетической доктрины в XIX в. вплоть до момента, когда один из ранних эмбриологов заявил, что <есть оп- ределенные черты, которые, похоже, у взрослых африканцев пре- терпели меньшее изменение от эмбрионального состояния, чем у взрослых европейцев> Последователи этой доктрины старались обеспечить ее как анатомическими, так и этнологическими основаниями, предос- тавляя на первый взгляд полное оправдание патерналистскому отношению к туземцам и праву наказывать их как непослушных детей, когда они не вели себя должным образом. Пример анато- мического обоснования обнаруживается в работе Карла Фохта. Он (1864) утверждал, что предполагаемые различия в развитии между белыми и неграми следует объяснять сходством мозга взрослого черного с мозгом семилетнего белого ребенка. Не менее многочисленными были попытки этнографически обосновать предполагаемое раннее прекращение развития неев- ропейских народов. Типичный пример дает Дадли Кидд (1906) в своей книге о детстве у племен Южной Африки: <Дикарь, фак- тически, достигает своих высот - интеллектуально, эмоционально и нравственно - к началу пубертата. Когда пубертат клонится к концу, начинается процесс дегенерации, и предшествующий рас- цвет способностей не дает никаких адекватных плодов в дальней- шей жизни... Ни в чем это не проявляется так сильно, как в об- ласти воображения. Немало исследователей указывало, что вооб- ражение у кафиров после пубертата уходит в семя: точнее было бы сказать, что оно уходит в секс> . Наряду с представлениями о различиях в уровне социального развития, представления о сходстве дикаря и ребенка были частью обыден- ных представлений большого числа европейцев, они вошли в мас- совую культуру, где и сохраняются по сей день. Два пути познания Психология, оформившись в качестве самостоятельной дисцип- лины лишь в конце XIX в., вытеснила в конце концов культуру из сферы своих интересов. В свете этого полезно поразмышлять о путях развития научных теорий культуры и мышления на языках двух разных парадигм, которые сформулировали боль- шую часть этого дискурса. Язык аргументации обеих парадигм был установлен греками, чье влияние на европейскую научную мысль в конце эпохи Возрождения было огромным. НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы и споры Общим для этих парадигм является стремление к определен- ному знанию; различаются они в отношении того, как и где сле- дует его искать. Первая парадигма, идущая от Платона, подчер- кивает стабильные универсальные процессы мышления, меха- низмы которых не зависят от времени. Вторая парадигма идет от Геродота, считавшего, что для того, чтобы узнать правду о прошедших событиях, необходимо понять образ жизни людей, организующий их мышление, которое, в свою очередь, влияет на их представление о прошлом. В одном из наиболее знаменитых в истории мысленных экс- периментов Платон задается вопросом об истинности знания об объектах и Событиях, <находящихся прямо перед глазами>. Уподобляя положение отдельного познающего положению плен- ника в пещере, который может узнавать что-либо о мире лишь из образов, создаваемых тенями, которые отбрасывает этот мир на окружающие пленника стены, Платон призывает нас объяс- нить, как можем мы когда-либо достичь истинного знания, вос- принимая этот мир как проецируемый, но не действительный, даже когда он находится <прямо у нас перед глазами>. Это - универсальная проблема, она стоит перед всеми людьми во все времена. Любое ее решение, будь оно найдено, опиралось бы на универсальные качества познающего организма (или того, что называют <универсальный центральный механизм переработки информации>: LCHC Наука против истории По крайней мере с XVII в. дихотомия между неисторическими универсальными теориями мышления и исторически локальны- ми, учитывающими зависимость от местных условий, тесно свя- зана с другой дихотомией, оппозицией между <естественными> и культурно-историческими науками. Взгляды Платона послужи- ли основой для естественнонаучных теорий мышления, а куль- турно-исторические теории восходят к Геродоту. Исайя Берлин сравнил предположения естественнонаучного и культурно-исто- РИческого подхода к человеческой природе в трех аспектах. В соответствии с постулатами естественных наук: (1) на всякий Реальный вопрос существует единственный правильный ответ; если это не так, то либо допущена ошибка в постановке вопроса, либо есть ошибка в логике движения к ответу; (2) способ полу- чения ответов на сущностные вопросы рационален и универсаль- но применим; решения сущностных проблем универсально истинны - повсеместно для всех и во все времена. 34 В культурно-исторических науках ответы на конкретные во- просы зависят от конкретных допущений и точек зрения, сло- жившихся в данной культуре, а способ получения ответа и само содержание проблемы или ответа не универсальны, зависят от конкретных условий. Часто считают, что культурно-историчес- кое познание требует эмпатического понимания, которое, хотя и присуще всем людям, не является продуктом универсально при- менимых рациональных способов решения проблем. Существен- ным для различения двух путей познания является и увлечен- ность истории уникальными событиями, отдельными случаями, что резко отличается от направленности естественных наук на анализ повторяющихся явлений (Valsiner, 1987). Диалог между этими двумя точками зрения продолжался на протяжении XVIII и XIX столетий, как до, так и после возникно- вения психологии и других <социально-поведенческих> наук. Я представлю краткий обзор этого диалога, поскольку его отзвуки ясно слышны в сегодняшних дискуссиях о том, как психологи могли бы наиболее плодотворно думать о культуре и мышлении. Путь науки Хорошим отправным пунктом для обсуждения этой темы может быть опубликованная в середине XVII в. работа Декарта <Рассуж- дение о методе>, тем более, что связи между современной психо- логией и идеями Декарта хорошо известны (Bakhurst, 1991; Gardner, 1985). Он утверждал, что истинная наука базируется на аксиоматических предположениях, из которых путем дедуктив- ных рассуждений могут быть получены неопровержимые выво- ды. Количественная оценка измеримых свойств материи в дви- жении позволяет осмыслить мир и его составляющие на языке математических законов. Эксперимент является существенным дополнением к численным расчетам и строгой дедукции. Предписания Декарта основывались на идеализации перво- проходческой работы физиков XVII в. Кеплера, Галилея и Нью- тона, каждый из которых открыл физические принципы, став- шие символом закона природы. Законы природы выполнялись всегда и везде; зная положение объекта в момент времени (, можно было определить его положение в любой произвольно вы- бранный момент времени и в прошлом, и в будущем. Декарт полагал, что так понимаемый метод естественных наук может быть применим далеко за пределами области физики. Особенно важным для психологии является его утверждение о том, что вся органическая жизнь, включая функционирование НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы споры 35 человеческого тела, относится к области естественных наук, ис- ключая изучение человеческого ума и души (Гате). Следова- тельно, лишь та сторона человеческой природы, которая являет- ся общей для человека и животных (у которых нет души) могла быть предметом естественных наук; уникально человеческие ха- рактеристики вынесены за скобки. Декарт явно исключал из сферы <истинной> науки те явле- ния, которые связаны с конкретными историческими обстоя- тельствами. Он вообще видел мало пользы в гуманитарных ис- следованиях, особенно исторических, поскольку они не могли представить точных определений, поддающихся расчетам дан- ных, аксиом или ясныз правил доказательства - то есть всего того, что необходимо для выведения общих законов. Столь остро негативное отношение к историческим исследо- ваниям отчасти было реакцией на дискредитировавшую себя ис- ториографию его времени. Во времена Декарта мировая история была разделена на периоды на основе священного писания, и последний ее период начинался с распятия Христа. Согласно этой схеме, не было никакой существенной разницы между обра- зом жизни апостолов и современным Декарту миром XVII столе- тия. После эпохи Возрождения такое упрощенное представление уже не вызывало доверия ученых, познакомившихся с трудами греков и римлян и постоянно испытывавших на себе влияние все новых научных и технологических свершений. Как полагает И. Берлин, неполноценность исторического исследования должна была казаться представителям естественных наук очевидной. Однако было бы ошибкой приписывать разрыв между естест- венными и гуманитарными науками исключительно слабости последних в те времена, когда начался расцвет естественных на- ук. Вопрос об исторических законах неразделимо связан с вопро- сом о человеческой природе, особенно с той ее стороной, которую Декарт исключал из сферы научного исследования - человече- ским мышлением. История, по крайней мере отчасти, является ородуктом человеческого ума; у других животных нет истории в том смысле, в каком она есть у человека. Для людей, как и для ДРУГИХ существ, справедливы законы филогенеза и онтогенеза, но кроме того, благодаря способности передавать опыт от поко- ления к поколению (способности, которой мы обязаны наличию ума и души), мы являемся, в отличие от других существ, про- ДУктами истории. В этой логике история выпадает за пределы области науки именно потому, что человеческий ум играет в ней определенную роль. 2 36 За два столетия, прошедшие после Декарта, ученые, рабо- тавшие в традиции европейского просвещения, приняв его ха- рактеристику природы науки, отвергли его мнение о том, что изучение природы ума выпадает из области науки, утверждая, напротив, что научная методология может быть применена к ис- следованию как исторических, так и мыслительных феноменов (которые они полагали тесно связанными). Дж. Кондорсе, нап- ример, в своем <Эскизе исторической картины прогресса челове- ческого разума> не только предложил законы, согласно которым сменяли друг друга прошедшие исторические эпохи, но и утвер- ждал, что единство природы так велико, что когда-нибудь станет возможно предсказывать будущее: <Если человек способен пред- сказать с почти полной определенностью явление, законы кото- рого известны, почему надо считать химерическим предприятием попытку предсказать будущую судьбу вида?> (Condorcet, 1822, р. 262). Путь истории и культуры Ведущим оппонентом взглядов Декарта на науку, светилом исто- рической науки был неаполитанский ученый XVIII в. Джамба- тиста Вико. В своей книге <Новая наука> (Vico, 1948) Дж. Вико признавал качественную специфику человеческой природы и че- ловеческой истории, но делал из этого совершенно иные выводы, нежели Декарт. Его <новая наука> отрицала применимость есте- ственнонаучных моделей к человеческой природе и провозгла- шала, что научное исследование человеческой природы должно основываться на специфически человеческих формах взаимодей- ствия и понимания. По мнению Дж. Вико, существует непроходимая пропасть между искусственным и естественным, между рукотворным и существующим в природе. Не только произведения искусства или законы, но сама история подпадает под категорию созданно- го человеком - все это вполне согласуется с идеями Декарта. Но вот где Дж. Вико решительно расходится с самим Декартом и теми его последователями, которые стремились к созданию еди- ной науки, основанной на моделях естественных наук, так это в утверждении, что продукты человеческой деятельности, такие, как искусство, право и сама история именно потому, что они созданы человеком, могут быть поняты лучше, чем физический мир, который неизменно <чужд> и в конечном счете непознаваем. И. Берлин подытоживает рассуждения Дж. Вико следующим образом: НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы У! споры 37 <Если антропоморфизм допускал ошибку, наделяя неодушев- ленный мир человеческим умом и волей, то существует, безус- ловно, такой мир, который было бы правильно наделить такими свойствами, а именно, мир человека. Следовательно, естествен- нонаучный взгляд на человека, понимаемого как чисто природ- ная целостность наряду с реками, растениями и камнями, поко- ится на кардинальной ошибке. По отношению к самим себе мы находимся в положении привилегированных наблюдателей, спо- собных "заглянуть внутрь": игнорировать это во имя идеала единой науки обо всем существующем, ради единого универсаль- ного метода исследования значит настаивать на преднамеренном невежестве> (Berlin, 1981, р. 96). Дж. Вико утверждал, что человеческая природа обязательно будет понята через исторический анализ языка, мифа и ритуала. Его <новая наука>, как он полагал, могла прийти к универсаль- ному набору принципов человеческой природы, потому что даже общества, не имеющие контактов друг с другом, сталкиваются в своем существовании с одними и теми же проблемами. К концу XVIII в. Иоганн Гердер, развивая идеи Дж. Вико, утверждал, что традиции, неявно содержащиеся в языке и обычаях, и создают то органическое единство, которое дает че- ловеческим группам присущее им ощущение идентичности. Именно И. Гердер ввел понятие (народ) - сообщества людей, чьи общие язык и исторические традиции формируют умственные процессы его членов и служат сущностными ресур- сами их развития. И. Гердеру часто отдают дань уважения как человеку, который первым сформулировал основу концепции современной культурной относительности, поскольку полагал, что следует ценить разнообразие народов, и явно отстаивал по- ложение, согласно которому каждый народ следует оценивать по его собственным меркам: <Так, народы различны по месту, времени и внутреннему характеру; каждый несет в себе меру своего совершенства, несоизмеримую с другими> (Herder, 1966, Р. 362). В начале XIX в. Вильгельм фон Гумбольдт ввел термин V61- kerpsychologie для обозначения научных исследований нацио- нального Geist - <духа народа>, то есть того, что мы сегодня назвали бы изучением национального характера8. В согласии с представлениями И. Гердера о слиянии языка, обычаев и ментальности в понятии , В. фон Гумбольдт Утверждал, что язык и мышление тесно связаны, что в разных Ультурных группах могут встретиться существенно разные типы 38 мышления. Эта позиция впоследствии приобрела известность как гипотеза Сэпира-Уорфа. Предпосылки примирения науки и истории К середине XIX в. начинают обнаруживаться попытки прими- рить позиции естественных и гуманитарных наук. Благодаря растущему авторитету естественных наук предлагавшиеся пути примирения сводились к идеям о том, как придать научный ста- тус изучению процессов и результатов психической жизни. Од- нако была довольно широко признана и важность исторических исследований для понимания современного мышления. В пери- од, предшествовавший возникновению психологии как самостоя- тельной дисциплины, начинают появляться соображения о воз- можности такой психологии, которая соединила бы оба эти взгляда на мир в рамках одной дисциплины. Дуальная (двойственная) психология - версия Дж. С. Мил- ля. В своем труде <Система логики> (1843) он утверждал - в противоположность принятым представлениям, - что мысли, чувства и поступки на самом деле могут быть объектом научного исследования9. Дж. С. Милль связывал законы психологии с за- конами образования приливов. Известные общие законы грави- тации и учет влияния солнца и луны позволяли рассчитать ха- рактеристики приливов в данном конкретном месте, но получен- ные таким образом конкретные закономерности оказывались лишь приблизительными, поскольку точные характеристики прилива в каждом конкретном случае зависели от таких мест- ных факторов, как ветер и конфигурация дна океана. Законы психологии касаются механизмов смены одних умст- венных состояний другими. Дж. С. Милль полагал, что законы ассоциации (например, если две мысли часто приходят вместе, то в будущем одна будет вызывать другую; или чем больше ин- тенсивность двух совместно появляющихся мыслей, тем больше вероятность, что они будут вызывать друг друга) суть элемен- тарные психологические законы, аналогичные закону тяготения в физике. Эти законы, как он утверждал, <...установлены обыч- ными методами экспериментального исследования - никаким другим образом они и не могли быть установлены> {Mill, 1948, р. 173). Неприятности начинаются, однако, когда мы пытаемся пе- рейти от демонстрации предположительно универсальных эле- ментарных законов мышления к предсказанию реального пове- дения в конкретных обстоятельствах. Особенно важны две труд- НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы А споры 39 ности. Во-первых, хотя сложные идеи и могут возникать по про- стым законам, сложное целое не эквивалентно сумме частей. Дж. С. Милль говорил о сочетании ассоциаций как о <менталь- ной химии>. Во-вторых, результат, получаемый из комбинации элементарных законов, не универсален и не независим от време- ни, скорее реальные комбинации элементарных законов зависят от конкретных условий их комбинирования, поскольку <дейст- вия отдельных людей не могут быть предсказаны с научной точ- ностью хотя бы только потому, что мы не можем предвидеть всю полноту обстоятельств, в которых окажутся эти люди> (там же, р.170). То, что возникает из взаимодействия элементарных идей с конкретными индивидуальными обстоятельствами, Дж. С. Милль называл характером. Изучение характера, писал он, должно стать <главным объектом науйюго исследования природы чело- века>. Ни дедукция, ни эксперимент (<единственные два спосо- ба, которыми могут устанавливаться законы природы>) при изу- чении характера неприменимы. Дедукция не работает, посколь- ку характер - феномен эмерджентный, несводимый к тому, из чего он возникает. Эксперимент как невозможен, так и неадек- ватен. Невозможен потому, что <никто, кроме восточного деспо- та> не имеет такой власти, чтобы получить полный контроль над опытом человека с самого его рождения. Неадекватен потому, что даже если попробовать обрести такой контроль, его окажется недостаточно, чтобы предотвратить неконтролируемый опыт воз- никновения комбинаций, которые безнадежно испортят данные, предназначенные для последующего анализа. Дж. С. Милль предлагал решить проблему, создав более сложную науку: <Мы используем слово "психология" для обо- значения науки об элементарных законах мышления. Этология [от греческого ethos - нрав] будет служить для обозначения Другой науки, определяющей тип характера, возникающего в соответствии с этими общими законами> (там же, р. 176-177). Такая дуальная (двойственная) наука требовала другой мето- дологии. Психология для получения элементарных законов мыш- ления должна была пользоваться экспериментом и дедукцией. отология - учение о характере - должна основываться на при- близительных обобщениях, идти от элементов к целому. ДЖ. L. Милль добавляет, что есть тесная связь между этологией образованием; даже в отсутствие точного каузального знания Должно быть возможно, как он считает, организовывать обстоя- льства развития отдельных людей и целых народов <...путем 40 гораздо более предпочтительным в отношении желательных для нас целей, чем та форма, которую они приняли бы сами> (там же, р. 177). Следовательно, область образования (идет ли речь об отдельных людях или о целых народах), может предоставить поле для проверки того, что он называет <точной наукой о при- роде человека>. Движение volkerpsychologie. Идеи Дж. С. Милля наряду с идеями В. фон Гумбольдта были подхвачены двумя немецкими учеными, Морицем Лазарусом и Хейманном Штейнталем. В 1860 г. М. Лазарус и X. Штейнталь начали издавать <Журнал культурной психологии и филологии> (Zeitschrift fiir Volker- psychologie und Sprachwissenschaft), объявив его форумом для согласования естественных и культурно-исторических наук (с7а- hoda, 1992; Krewer and Jahoda, 1990, Whitman, 1984). Испы- тавшие сильное влияние В. фон Гумбольдта, они явно заметили сходство между их версией Volkerpsychologie и концепцией этологии Дж. С. Милля. Страницы их журнала заполняли ста- тьи ведущих ученых - историков, филологов, антропологов - того времени . Эти статьи анализировали язык (<Восклицание, вопрос и отрицание в семитских языках>), миф (<О связи мифа и религии>) и другие явления культуры (системы счисления, поговорки, календари, народную медицину и так далее). Все это было направлено на объяснение различий в <духе народов>, так, чтобы это объяснение было одновременно и научным, и историчным. Усилия М. Лазаруса и X. Штейнталя по наведению мостов между естественными и гуманитарными науками были подверг- нуты суровой критике, поскольку они не учли идей ментальной химии и начали утверждать, что можно применить данные, по- лученные при изучении индивидуального мышления, для фор- мулирования строгих законов, объясняющих культуру и истори- ческие явления, то есть встали на путь, ошибочность которого показал Дж. С. Милль. Описательная психология. Вильгельм Дильтей, деятельность которого продолжает оказывать влияние на многих современных ученых, занимающихся исследованием культуры, также пытал- ся примирить естественные и гуманитарные науки. Психология, считал он, должна служить фундаментальной дисциплиной для всех гуманитарных наук (философии, лингвистики, истории, пра- воведения, искусствоведения, литературоведения и т. д.). Без та- кой фундаментальной науки, как он утверждал, гуманитарные науки не смогут стать истинной системой знаний (Dilthey, 1988). НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы v\ споры 41- В начале своей карьеры В. Дильтей допускал, что такой фун- даментальной наукой может стать экспериментальная психоло- гия. Впоследствии, однако, он отказался от этой мысли, потому что чувствовал, что, пытаясь удовлетворить требованиям естест- венных наук Naturwissenschaften при определении причинно-след- ственных связей между элементами мышления, психологи изъя- ли мыслительные процессы из реальных отношений между людь- ми, которые только и придавали смысл этим элементам. Он не выбирал выражений в своих нападках на академическую психо- логию конца XIX в.: <Современная психология - это разбухшее учение об ощущениях и ассоциациях. Великое могущество жиз- ни разума выпадает из поля зрения психологии. Психология превратилась всего лишь в учение о формах психических про- цессов, поэтому она способна охватить дцшь малую часть того, что мы повседневно испытываем как жизнь разума> (цит. по: Ermath, 1978, р. 148). В. Дильтей предложил иной подход к психологическим ис- следованиям, подход, восходивший к предложениям Дж. Вико об изучении человеческой природы как исторически обусловлен- ного феномена. В. Дильтей полагал, что объяснительная психоло- гия, поскольку она охватывает лишь часть психической жизни, должна быть подчинена социально-историческому подходу, кото- рый предполагает изучение людей в связи с их системами куль- туры и общества (Dilthey, 1988). Он называл этот подход опи- сательной психологией. Она должна была основываться на ана- лизе реальных психических процессов, происходящих в обстоя- тельствах реальной жизни, включая как взаимотношения между людьми, так и размышления отдельного человека. В поисках метода для такого рода исследований В. Дильтей предлагал вни- мательно изучить труды таких <философов жизни>, как Бла- женный Августин, М. Монтень и Блез Паскаль, считая, что они содержат глубокое понимание полноты восприятия реальности. Компромисс Вильгельма Вундта. Предложенная В. Вундтом структура психологии развивала стратегию Дж. С. Милля: при- знать, что существует два вида реальности и создать соответствен- ио две психологии. С одной стороны, существует <физиологичес- кая психология> как экспериментальное исследование непосред- ственного опыта. Цель этой части дисциплины состоит в выяв- лении законов, посредством которых элементарные ощущения вырастают в сознание, и универсальные законы, по которым взаимодействуют элементы сознания. Ярлык <физиологическая> Для этой части предложенной В. Вундтом дисциплины отчасти 42 сбивает с толку, поскольку эксперименты, проводившиеся в ее рамках, редко включали физиологические измерения. Скорее предполагалось, что словесные отчеты испытуемых, тщательно обученных методам самонаблюдения (интроспекции), дадут ре- зультаты, которые впоследствии можно будет проследить вглубь вплоть до физиологических процессов. Проводившиеся с этой целью эксперименты были сконцентрированы на элементарных психологических функциях, то есть на характеристиках чувст- венного опыта и компонентах простых реакций. В. Вундт также положил начало огромному количеству ис- следований высших психических функций, возникающих в ре- зультате слияния и наложения элементарных функций. Высшие функции включают такие процессы, как точное запоминание, рассуждение и речь. В. Вундт вслед за В. фон Гумбольдтом на- зывал эту вторую ветвь психологии Volkerpsychologie. Он утвер- ждал, что Volkerpsychologie не может исследоваться лаборатор- ными методами тренированной интроспекции, направленными на содержание сознания, поскольку высшие психические функ- ции простираются за пределы индивидуального человеческого сознания. Так, например, человек не может понять психологию использования языка, поскольку <язык никогда не был создан конкретным человеком. Это правда, что люди изобрели эсперан- то и другие искусственные языки, однако, если бы к тому вре- мени уже не существовал естественный язык, эти изобретения были бы невозможны. Кроме того, ни один из них не сумел за- жить самостоятельно, и большинство из них обязаны своим су- ществованием исключительно элементам, заимствованным из естественных языков> (Wundt, 1921, р. 3). В соответствии с этими представлениями высшие психиче- ские функции должны исследоваться методами описательных наук, таких, как этнография, фольклористика и лингвистика. Книги В. Вундта по этой тематике полны данных, взятых из широкого круга исторических и антропологических отчетов о языках и обычаях в мировых культурах (Jahoda, 1992; Wundt, 1921). Эта ветвь психологии, считал он, должна соединить <...в единое целое различные данные, касающиеся умственного раз- вития многих, как бы они ни различались по языку, религии, обычаям> (там же, р. 2). В. Вундт полагал, что эти два направления, физиологическая психология и Volkerpsychologie, должны дополнять друг друга: только через синтез достигнутых ими пониманий могла бы воз- никнуть целостная психология. Тем, кто утверждал, что Volker- НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы споры 43 psychologie могла быть полностью поглощена экспериментальной психологией, В. Вундт отвечал: <Ее проблемы связаны с теми психическими продуктами, которые создаются общественным характером человеческой жизни, и, следовательно, не поддаются объяснению в рамках одного лишь индивидуального сознания, поскольку они предполагают взаимодействие многих... Индиви- дуальное сознание абсолютно не способно дать нам историю раз- вития человеческой мысли, поскольку оно обусловлено предше- ствующей историей, относительно которой само оно не может дать нам никакого знания> (там же, р. 3). В связи с этим В. Вундт делает еще одно дополнительное ме- тодологическое замечание, которое занимает центральное место и в истории, и в современной практике исследований в области культурной психологии: Volkerpsychologie является генетиче- ской психологией в полном смысле этого слова. Это означает, что исследование высших психических функций требует приме- нения методологии, схватывающей историческое развитие. По этой причине он считал, что Volkerpsychologie должна использо- вать методы этнологии, понимаемой как <наука о происхожде- нии народов >. Сам В. Вундт не изучал онтогенез (генезис индивидуальной жизни), оставаясь верным исследованию истории культуры, по- этому он не многое мог сказать о том, как связаны эти два уров- ня генетического анализа. Но он полагал, что результаты такого исторического исследования предоставят данные о <различных стадиях психического развития, до сих пор представленных в человечестве> (там же, р. 4). Придя к таким выводам, В. Вундт на деле стал наследником немецкой традиции культурно-истори- ческой философии. Volkerpsychologie, утверждал он, <сумеет по- казать, как происходит переход от хорошо описанных прими- тивных обществ через почти непрерывную последовательность шагов к более высоко развитым цивилизациям> (там же, р. 4). В. Вундт принял культурную, а не расовую теорию видимого неравенства интеллектуальных продуктов, разделяющего народы на примитивные и цивилизованные. Он был убежден как в пре- восходстве европейской культуры, так и в том, что интеллекту- альная одаренность примитивных народов и европейцев одина- кова. Как и Г. Спенсер, В. Вундт считал, что не интеллектуаль- ная одаренность разделяет примитивные и цивилизованные народы, а опыт, доступный людям в этом мире: <Примитивный человек просто проявляет свои способности в более ограниченной области> (там же, р. 13). Этот ограниченный опыт соединился в 44 сознании В. Вундта с образом примитивного человека, живущего в тропиках, где всегда под рукой пища и развлечения, что не побуждало туземцев стремиться к выходу из <естественного со- стояния>. Как быть с культурой? Как отмечают многие исследователи (например, Damiger, 1990; Farr, 1983; Van Hoorn and Verhave, 1980), едва В. Вундт был провозглашен основателем научной (экспериментальной) психо- логии, как психологи начали опровергать его подход и предла- гать альтернативы. Единственное в научной системе В. Вундта, что оказалось широко принятым, это экспериментальный метод как критерий научности дисциплины. К несчастью для В. Вундта, его последо- ватели использовали научный метод против него. Некоторые, в частности, приверженцы Вюрцбургской школы, утверждали, что, используя методы В. Вундта, открыли законы мышления, противоречащие его утверждениям об отношениях между эле- ментарными и высшими психическими функциями. Гештальт- психологи сообщали об экспериментальных данных, подрываю- щих представления В. Вундта о том, что низшие психические функции строятся на элементах восприятия. Они оспаривали разделение психических функций на элементарные и высшие и отстаивали идею, что восприятию свойственно опираться на це- лостную форму. Другие отвергали подход В. Вундта на том основании, что его данные, поскольку они зависели от интроспективных методов, не научны и невоспроизводимы . В руках бихевиористов пред- ставления В. Вундта о характеристиках мышления превратились в утверждения о законах, по которым элементы поведения объе- диняются по принципу рефлекса. Вопреки ясным предупреждениям В. Вундта, эксперимен- тальный метод, дополненный психометрическими тестами и стандартизованными опросниками, стал использоваться для изу- чения всех психических функций. Единая наука требовала еди- ной методологии, и естественные науки давали подходящий об- разец. Обсуждая судьбу идей В. Вундта о двух психологиях Эмили Кахан и Шелдон Уайт обобщили некоторые основные характери- стики единой методологии, принятой в психологии вместо двух ветвей психологии В. Вундта: НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы v\ споры 45 1. Методологический бихевиоризм - использование лабора- торных исследований механизмов восприятия и научения как основа единой науки психологии. 2. Опора на экспериментальные процедуры с <коллективным субъектом> или группами людей как основу для выводов отно- сительно отдельных психических процессов. 3. Использование результатов статистической обработки групповых данных, например, в корреляционных исследовани- ях, основанных на применении психометрических тестов или при анализе различных процедур, применямых в классических лабораторных экспериментах. 3. Кахан и Ш. Уайт отмечают: <Теория поведения, экспери- ментальная психология и статистические методы были объеди- нены во имя создания нового образа психологии... рамки для психологии, основанной на аналитических методах "более зре- лых физических наук"> (Cahan and White, 1992, p. 8). Если специально рассмотреть вопрос о том, как общая психология вбирает в свои законы культуру, выявятся другие важные ха- рактеристики доминирующей психологии в дополнение к интер- претации ею корректных научных методов: 4. Функциональные отношения (<психологические законы>), полученные в таком исследовании, лежат в основе человеческого поведения в целом, а не только в конкретных лабораторных ус- ловиях или в конкретный исторический период и в конкретной культуре, где эти .данные получены. 5. Главными средствами выявления универсальных механиз- мов мышления являются применяемые психологом эксперимен- тальные процедуры, которые, по сути, действуют аналогично вакуумным трубкам в физике. В реальном мире листочки и дро- бинки одинакового веса падают с разными скоростями и по раз- ным траекториям, но в вакуумной трубке, из которой удалены все <помехи>, лежащие в основе их движения, гравитационные законы могут быть продемонстрированы в чистом виде. 6. Законы, полученные общей психологией, объявляются не зависящими не только от культурного контекста, но даже от биологического вида. Это основывается на вере в справедливость представления Дарвина о том, что разница между Homo sapiens и его ближайшими филогенетическими соседями - это разница <в степени, а не в сути>12. 1от факт, что общая психология поставила своей задачей от- рытие универсальных характеристик психологического облика ловека, не означал, что она игнорировала культуру, однако 46 культуре явно отводится минимальная роль, а когда она все же выходит на сцену, это всегда связано с культурными различиями. Обсуждая роль культуры в общей психологии, Ричард Шве- дер утверждает, что психологи, даже когда они признают зна- чительное влияние культуры, полагают, что осуществляется оно через универсальные механизмы, которые и являются объ- ектом интереса психологов: <Главной силой в общей психоло- гии является идея о центральном действующем устройстве, процессоре. Этот процессор, как полагают, стоит выше, над или вне всего, с чем он оперирует. Он вовлекает и культуру, и контекст, и стимульный материал в свое содержание> (Shwe- der, 1991, р. 80). В общем и целом ранние попытки учесть влияние культуры в рамках парадигмы общей психологии не привели к появлению исследований, ясно направленных на проверку предположений об этих влияниях. Когда культура все же стала темой исследова- ний, это оказались кросс-культурные исследования. Большинство этих работ осуществлено в рамках методологии бихевиоризма, где культуре придается статус независимой переменной. Разный культурный опыт ориентирует людей, принадлежащих данным культурам, на разные стимулы, люди, соответственно, осваивают разные типы реакций. Общая совокупность такого освоенного поведения в данное время в данном месте служит в качестве ра- бочего определения культуры. Судьба <второй> психологии Хотя идеи В. Вундта о Volkerpsychologie в целом и не были вос- приняты методологией бихевиоризма, они все же не были и окончательно изгнаны со сцены (Cahan and White, 1992; Jahoda, 1992; Judd, 1926; Farr, 1983). Выдвигались разнообразные воз- ражения против тех или иных аспектов доминирующей пара- дигмы общей психологии. В начале нынешнего столетия Гуго Мюнстерберг (гарвардс- кий психолог, приехавший из Германии) пытался убедить аме- риканцев сохранить вундтовское различение физиологической психологии и Volkerpsychologie. Г. Мюнстерберг говорил об экс- периментальной части программы В. Вундта как о каузальной психологии, ищущей объяснения содержанию психических сос- << Вторая> психология - психология, включающая культуру и высшие психические функции в предмет своего исследования, что впервые очерчено у В. Вундта. - Прим. ред. НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы У! споры 47 тояний, и противопоставлял ее психологии намерений - науке, занятой интерпретацией смыслов и самости. Прослеживая путь каузальной психологии, он писал: <Мы разделим личность на элементарные частицы психических ато- мов и представим каждый волевой акт в виде закрытой системы причин и следствий. Но в целевой части мы покажем с той же последовательностью подлинную внутреннюю целостность само- сти и предельную свободу ответственной личности. Эти два под- хода не исключают друг друга; они дополняют друг друга, под- держивают друг друга, они требуют друг друга> (Munsterberg, 1914, р. 17). Одновременно он подчеркивал, что поскольку каж- дое из направлений психологии имеет свои собственные, особые методы, понятия и принципы, <чрезвычайно важно ясно пони- мать их раздельность и четко осознавать принципы, которыми они руководствуются> (там же, р. 15-17). Г. Мюнстерберг по- лагал, что эти два направления психологии могут объединяться лишь в тех случаях, когда психологу надо применить знания о психической жизни для конкретных целей, то есть в прикладной психологии. В. Вундт, конечно, не установил связи между Volkerpsyc- hologie и применением психологических знаний. Г. Мюнстерберг делает глубокое замечание. Целенаправленная человеческая деятельность обладает всеми признаками того, что, по мнению В. Вундта, требует участия высших психических функций. Она опосредована человеческим языком и опирается на представ- ления и обычаи группы. Вовлеченность в практическую деятель- ность на деле означала интерес к психологическим процессам, зависящим от времени и места, поэтому представляется естест- венным, как отмечают Э. Кахан и Ш. Уайт, что многие из не согласных с утверждениями общей психологии об универсаль- ных принципах поведения, полагали, что психологический ана- лиз должен начинаться с анализа повседневной деятельности людей, а не с установления абстрактных принципов для провер- ки их в экспериментах. Если начинать психологический анализ с участия людей в Целенаправленной деятельности, то до идеи, что психические Щэоцессы не отделены от деятельности, но скорее порождаются Деятельностью, частью которой и являются, остается один шаг. воря на языке гештальт-психологии, структура целого опреде- ляет функционирование его частей. Еще одной общей характеристикой многих приверженцев <вто- рой> психологии был отказ от чересчур строгой приверженности 48 к идее непрерывности видов. Многие ученые, в целом не ставя под сомнение общую теорию Ч. Дарвина, полагали тем не менее, что Homo sapiens отличается от других видов и по степени, и по сути, что новый эволюционный уровень организации, воплотив- шийся в человеке, привел и к новым принципам функциониро- вания психики. Разные авторы предлагали разные критерии этого качествен- ного скачка, но в целом их внимание было сфокусировано на языке и способности создавать орудия труда, которые в совокуп- ности и конституировали особую форму жизни. Считалось, что воспроизводство этого способа жизни является одновременно производителем и продуктом истории. А поскольку мышление вовлечено и в созидание, и в воспроизводство культуры, челове- ческое мышление и человеческую культуру следует признать не- разделимо связанными. Можно было бы упомянуть здесь и другие характеристики <второй> психологии, но у нас будут все возможности рассмотреть их позже. Главное, что мне хотелось бы отметить здесь, это то, что настойчивое подчеркивание В. Вундтом важности включения про- дуктов прежней культурной человеческой деятельности в поле внимания психологии не вполне исчезло из американской науки. Появление ростков <второй> психологии можно обнаружить во многих национальных традициях. В Германии, где культур- но-исторический подход был развит, пожалуй, сильнее всего, многие ученые пытались переформулировать идею В. Вундта о Volkerpsychologie в терминах их собственных теоретических мо- делей. Хотя гештальт-психологи в первую очередь известны своими выдающимися результатами в области психологии вос- приятия, они также провели ряд сравнительных исследований со взрослыми в малых группах разного рода. Изучали они и язык, решение задач, другие высшие психические функции у детей примитивных народов, людей с поражениями мозга и шимпанзе. Их теоретическое осмысление этих исследований определенно содержит прорывы культурно-исторического подхода. Во Франции Эмиль Дюркгейм и его ученик Л. Леви-Брюль утверждали примат общественной жизни в порождении специ- фически человеческих форм сознания. В центре их внимания было прежде всего опосредование общими культурными симво- лами (Durkheim, 1912). Жан Пиаже (1928) в начале своей дея- тельности рассуждал о том, каким образом организация отноше- ний между поколениями в примитивных культурах может сти- мулировать развитие самостоятельного нравственного суждения. НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы споры 49 Значительное число ведущих американских психологов конца прошлого - начала нынешнего веков получили докторские сте- пени в Германии. Поэтому совершенно естественно у некоторых из них возникла симпатия к исторической ориентации Volke- rpsychologie и критическое отношение к тотальному применению методологии бихевиоризма, особенно в теориях мышления. Например, Чарлз Джадд (1926), более всего известный как психолог образования, написал книгу по социальной психологии. В ней он открыто следует В. Вундту, утверждая, что язык, орудия труда, система счисления, алфавит, искусство и т. д. суть формы <накопленного социального капитала>, развившиеся за тысячеле- тия. Людям приходится адаптироваться к подобным социальным институтам; индивидуальное мышление актуально формируется в процессе социализации. Следовательно, было бы вопиющей ошиб- кой думать, что можно создать социальную психологию, основы- ваясь на свойствах индивидуального мышления. Скорее социаль- ная психология (так Ч. Джадд переводил термин Volkerpsycho- logie) должна быть совершенно независимой дисциплиной, ис- пользующей методы социологии, антропологии и лингвистики. Одновременно это был период расцвета американского праг- матизма - философии, которая вслед за Гегелем размещала ис- точник познания внутри повседневной культурно организован- ной исторически развивающейся деятельности конкретной соци- альной группы (Mead, 1935; Dewey, 1938). Эта версия <второй> психологии составит важную часть повествования в следующих главах. Для различных ветвей этой <второй> психологии была ха- рактерна довольно большая разобщенность по сравнению с до- минирующей парадигмой: ученым было проще сказать, что им не нравится в старой парадигме, чем согласовать методологиче- ские и теоретические принципы в единую альтернативную сис- тему. Психологи были до такой степени разделены, что вели не- скончаемые дискуссии о <кризисе в психологии>, возникшем из- за отсутствия целостности и неспособности разных школ согла- совать друг с другом свои идеи. Они были слабы и в политиче- ском отношении, поскольку темы, на которые они направляли свое внимание, - развитие, образование, социальная жизнь, психопатология - считались зыбкими и ненаучными. Единственной страной, в которой некая версия <второй> пси- хологии как наследница психологии В. Вундта обрела извест- ность, был Советский Союз. Направление, разрабатывавшееся 50 Львом Выготским, Александром Лурия и Алексеем Леонтьевым, не собиралось стать ни отдельной ветвью, ни особым подходом. Оно было задумано как разрешение <кризиса в психологии>, как общая психологическая рамка, внутри которой различные тра- диционные подобласти психологии представали как сферы раз- деления труда, а не конкурирующие подходы к одному и тому же объекту исследования. Их формулировка культурно-исторической теории и связан- ная с ней методология никоим образом не были независимым изобретением, выношенным в полной изоляции. Л. С. Выготс- кий и его коллеги были широко начитаны в современной им психологии, переводили и писали предисловия к трудам Д. Дьюи, У. Джеймса, П. Жане, Ж. Пиаже, 3. Фрейда, Л. Леви- Брюля, Э. Дюркгейма, гештальт-психологов и многих других. Одновременно они сделали (по крайней мере в то время) то, чего не сделали другие: узаконили культурную психологию, которая могла вобрать в себя обе стороны психологии В. Вундта. Приня- тая ими методология позволяла теоретически осмыслить различ- ные области социальной практики и снискать социальную под- держку (Van der Veer and Valsiner, 1991). Заглядывая вперед Мои отношения с этими конкурирующими парадигмами в пони- мании связи культуры и мышления непросты. Я начинал свою научную деятельность как приверженец общей психологии, ис- пользующей эксперимент в качестве источника количественных данных, поддающихся описанию на языке математики. Главным инструментом исследования культурно-исторической природы мышления в первый период этой работы были теории и методы общей психологии. Участие в кросс-культурном исследовании постепенно привело меня к сомнению относительно основных допущений, на которых основывались используемые методы. Эта неудовлетворенность стала мотивом попыток их улучшить, что привело к заимствованиям из репертуара других дисциплин. Поиск теоретической рамки позволил бы глубже осмыслить соб- ранные мною данные. Эта рамка опирается на идеи российской школы культурно-исторической психологии, американский праг- матизм начала XX в. и некий гибрид идей, заимствованных из ряда других дисциплин. Далее представлена моя версия культурно-исторической тео- рии мышления. Было бы хорошо, если бы это можно было сде- лать без лишних предисловий, просто и кратко изложив знание, НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы У[ споры 51 <корректную теорию>. Однако то, как <обстоят дела на самом деле> и то, как мы об этом узнаем (онтология и эпистемология) составляют две стороны единого процесса познания, поэтому придется излагать то и другое вместе. Мое повествование будет сконцентрировано на вопросах, свя- занных с культурой и развитием человека. Это естественно, пос- кольку, как мы видели, вопросы о культуре и мышлении были уже в XIX в. неразделимо связаны с рассуждениями об историче- ских изменениях и развитии. Как показано далее, эти проблемы остаются неразрывно связанными и в нынешнем столетии. Внутри общей области культуры и развития особое внимание будет уделено развивающему значению образования и, в частнос- ти, формального школьного образования как важного социо- культурного института. Большая часть моих исследований вы- полнена именно в этой области, поэтому, опираясь на свой лич- ный опыт, я стремлюсь показать, чему можно научиться по ис- следованиям, выполненным другими. 52 ПРИМЕЧАНИЯ Глава 1. Неразрешимые вопросы и споры. То, что это миф, показали, в частности, А. Блюменталь (Blumen- thal, 1975) и А. Брок (Brock, 1993b). В равной степени отцами совре- менной психологии можно считать других немецких ученых, скажем, Германа Гелымгольца, или ученых из других стран, например, амери- канца Вильяма Джеймса, англичанина Фрэнсиса Гальтона или россия- нина Владимира Бехтерева. 9 Просперо так говорил о Калибане: <Ты, гнусный раб, в пороках закосневший!/ Из жалости я на себя взял труд/ Тебя учить. Невежест- венный, дикий,/ Ты выразить не мог своих желаний/ И лишь мычал, как зверь. Я научил/ Тебя словам, дал знание вещей./ Но не могло ученье переделать/ Твоей животной, низменной природы> (У. Шекспир, Буря, акт 1, сцена 2. Перевод М. Донского). о В XX в. важным элементом антропологической мысли остается экологический подход, дополненный социально-экономическими тео- риями и практикой, порождаемыми различными географическо-клима- тическими условиями (Harris, 1968, р. 41 ff). В модифицированной форме его можно обнаружить и в теориях коэволюции природы и куль- туры (Lumsden and Wilson, 1983). Карл Фохт, например, в своих <Лекциях о человеке>, опублико- ванных в 1864 г. Антропологическим обществом в Лондоне, приводил в качестве свидетельства, что негры занимают промежуточное место ме- жду обезьяной и белым человеком, следующие якобы установленные анатомические данные: 1) стопа гориллы больше похожа на стопу чело- века, чем стопа любой другой обезьяны, а стопа негра больше похожа на обезьянью, чем на стопу белого человека; 2) негр столь же отличает- ся от белого человека сравнительной толщиной спинного мозга и нерв- ных волокон, сколь обезьяна отличается этим же от негра; 3) существу- ет << поразительное сходство> между мозгом обезьян и мозгом человече- ских существ <низшего типа>. В более поздние времена для определения уровня исторического развития и последовательности эволюционных этапов было использова- но множество более изощренных критериев (Leuinson and Malone, 1980). Л. Уайт (White, 1959), например, предлагал использовать в ка- честве такого критерия уровень потребления энергии на душу населе- ния; Р. Л. Карнейро (Carneiro, 1973) использовал методы статистиче- ского анализа для последовательности этапов нарастания сложности социальных институтов. Общим для этих подходов, несмотря на все их различие, является выбор единственного критерия или небольшого на- ЦСПДЗОЕЦУМЫЕ вопросы w споры 53 бора критериев для характеристики уровня развития культуры как це- лого. Вряд ли можно привести лучший пример этого процесса, чем тот, что дан Редъярдом Киплингом, в его знаменитых ламентациях о бре- мени белого человека: <Неси это гордое бремя -/ Родных сыновей по- шли/ На службу тебе подвластным/ Народам на край земли - / На каторгу ради угрюмых/ Мятущихся дикарей,/ наполовину бесов, напо- ловину людей> (Перев. А. Сергеева). 7 Более подробно о влиянии Платона на современную психологиче- скую мысль с точки зрения когнитивной науки см.: Gardner, 1985; о размышлениях Платона о вовлеченности культуры в мышление см.: Shweder, 1991. Q Далее в этой главе понятие Volkerpsichologie будет рассмотрено более подробно. Здесь важно отметить, что этот термин очень трудно удовлетворительно передать по-английски (и по-русски - прим. пе- рев.). А. Блюменталь (Blumenthal, 1975), много писавший об истории психологии, говорил о Volkerpsichologie как о <культурной психоло- гии>. Обсуждая проблему перевода, он пишет: . Однако слово Volker имеет такие смыслы, как <этнический> или <культурный> (р. 1081). Дж. С. Милль следовал традиции Д. Юма, пытавшегося устано- вить законы ассоциации по образцу теории тяготения Ньютона. Отме- чая успехи физиков в определении законов, управляющих движением планет, он полагал, что то же самое могло быть сделано и в других об- ластях природы. Нет оснований, писал Д. Юм, чтобы <отчаиваться дос- тичь равного успеха в наших исследованиях, касающихся умственных сил и экономики, если провести их столь же аккуратно и на том же Уровне. Очень вероятно, что одна операция или принцип мышления зависит от других> (Ните, 1975, р. 14-15). Я благодарен Бернду Крюэру и Густаву Ягоде (1990) за их обзор держания и контекста деятельности М. Лазаруса и X. Штейнталя. Мои соображения основаны на их работе (см. также: Jahoda, 1992). Историография последних лет показывает, что значительная асть этой критики была гораздо менее обоснованной, чем психологи ДУМАЮТ {Brock, 1993b). Э. Кахан и Ш. Уайт (Cahan и White, 1992) указывают на инте- свое исключение из этого правила в идеях Э. Толмена, самого <ког- вного> из ведущих бихевиористов. Отстаивая использование крыс тве НАХОДЯЩИХ объектов, на которых может строиться общая гия, Э. Толмен провозгласил следующий <символ веры>: <Я о все важное в психологии (кроме, может быть, таких материй, 54 как конструирование супер-Эго, то есть все, кроме вопросов об обществе и словах), может быть исследовано по своей сути через продолжитель- ный экспериментальный и теоретический анализ детерминант поведе- ния крыс в разветвлении лабиринта> (Tolman, 1958, р. 172). Исключе- ния, которые делает Э. Толмен, довольно ясно определяют основные проблемы <второй> психологии, которую мы проследили от Дж. С. Мил- ля, В. Вундта и Г. Мюнстерберга. ГЛАВА 2. КРОСС-КУЛЬТУРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ Многие исследователи, основываясь на кросс-культурных срав- нениях, пытались изучить влияние социо культурной среды на психику. Рассмотрим три такие исследовательские программы: каждая из них по-своему стремится выявить роль социо-куль- турной среды в психике с помощью кросс-культурных исследо- ваний и каждая демонстрирует трудности, к которым она приво- дит исследователя. В первой программе внимание сконцентрировано на процес- сах восприятия, что соответствует элементарным психическим функциям в подходе В. Вундта. Эти функции считаются универ- сальными, потенциально сводимыми к своему физиологическому субстрату и, следовательно, подходящими для эксперименталь- ного изучения. Вторая - относится к изучению интеллекта, связанному с высшими психическими функциями, которым В. Вундт отказывал в возможности экспериментального изуче- ния даже в своей собственной культуре. Третья - направлена на изучение памяти; принято считать, что она опирается как на высшие, так и на низшие психические функции. В самом начале нынешнего столетия предполагалось сущест- вование культурных различий на всех трех уровнях психических функций. Однако мнения относительно того, какие психические функции в каких обществах более развиты, расходились. Так, например, думали, что перцептивные способности и память у примитивных народов развиты лучше, в то время как интел- лект, продукт высших психических функций, считали более вы- соким у представителей развитых технологических обществ, су- ществующих в Европе и Соединенных Штатах. Исследование этих проблем началось вскоре после того, как психология сформировалась в качестве научной дисциплины, поэтому есть возможность сравнить открытия и выводы, получен- е на двух разных этапах развития психологической теории и педологии этой дисциплины. Сравнивая более ранние и более Дние исследования, мы отчасти можем понять, в какой мере утствие у общей психологии интереса к кросс-культурным 56 исследованиям является результатом несовершенства ранних работ в этой области, и не является ли оно результатом более глубоких, непреходящих проблем изучения представленноеT культуры в психике. Чтобы увидеть, как общая психология пыталась понять роль культуры в формировании психики, полезно рассмотреть внут- реннюю логику всех трех исследовательских программ. Не менее важно рассмотреть, хотя бы схематично, те социокультурные обстоятельства, которые сформировали мировоззрение самих ис- следователей. Как мы увидим, научные суждения исследовате- лей несут отпечаток представлений, доминировавших в тех об- ществах и в то время, где и когда они жили и работали. Социально-исторический контекст Как отмечали Э. Кахан и Ш. Уайт, подъем психологии как дис- циплины был связан с развитием университетских исследований и разделением труда между различными гуманитарными наука- ми. На протяжении тридцати лет мир стал свидетелем возник- новения психологии, социологии, антропологии, экономики, по- литической науки и других дисциплин, сгруппировавшихся во- круг идей бихевиоризма1. А за стенами академий росли бюрок- ратические и коммерческие структуры и возник запрос на людей, которые могли бы эффективно управлять этими новыми структу- рами. Школы, заводы, армейские подразделения - все жаждали помощи в решении социальных и экономических проблем, свя- занных с жизнедеятельностью индустриальных обществ. В это время европейское присутствие и влияние в странах Азии, Афри- ки и Южной Америки было в зените. Несмотря на удар, нанесен- ный романтическим представлениям о прогрессе человечества Первой мировой войной, первые поколения психологов XX в. бы- ли все еще пропитаны мировоззрением, преобладавшим в XIX в. Ни как психологи, ни как граждане, они не сумели решить ос- новные вопросы, поставленные предыдущими поколениями. В американской жизни 1920-1940-х г.г. интенсивно проис- ходил сдвиг от деревенского, по большей части сельскохозяйст- венного общества к обществу перенаселенных городов, где элек- тричество и газ вызывали обширные изменения в повседневном жизненном опыте. Это был период официальной сегрегации аме- риканцев африканского происхождения; время, когда на улицы больших американских городов выплеснулись толпы переселенцев из центральной и южной Европы; время огромного энтузиазма в отношении способности науки решить проблемы человечества. Кросс-культурныЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 57 В научном плане психология могла, конечно, аккуратно из- ложить проблемы социальных отношений и социального контек- ста на языке теоретических представлений, но в повседневной жизни ученые, так же, как и обычные граждане, не могли осво- бодиться от своих основополагающих ценностей в рассуждениях о таких материях, как культура, раса, эволюция и исторические перемены. Как мы увидим дальше, в течение века психология в этом отношении не особенно изменилась. Перцептивные процессы и культура Первое технически изощренное экспериментальное исследова- ние культурных различий в перцептивных процессах было осу- ществлено в конце прошлого - начале нынешнего века, когда научная психология была еще в колыбели (Haddon, 1901). Полстолетия спустя один из аспектов этой ранней работы стал предметом серии детальных исследований, направленных на прояснение его культурных оснований (Segall, Campbell and Herskovitz, 1966). В 1895 г. хорошо оснащенная экспедиция Кембриджского университета, возглавляемая А. Хэддоном, отправилась к юго- восточным берегам того, что называлось тогда Британской Новой Гвинеей, и к островам Торресова пролива. А. Хэддон (который впоследствии возглавил созданный в Кембридже департамент антропологии) уже прежде изучал зоологию моря этого региона. Организуя этнографическое исследование, он последовал естест- веннонаучной традиции, объявив, что <никакое изучение народа не будет полным, если оно не включает изучения его психоло- гии> (Haddon, 1901, р. V). Специалистом по экспериментально-психологическим мето- дам в этой экспедиции был У. X. Р. Риверс, который впоследст- вии сделал выдающуюся карьеру в антропологии (см.: Slobodin, 1978). Получив медицинское образование, впоследствии он заин- тересовался экспериментальной психологией и до своего переез- Да в Кембридж в 1897 г. преподавал ее в колледже Лондонского университета. В качестве помощников по работе в этой экспеди- ции были приглашены двое студентов - К. С. Майерс и У- МакДугалл (оба впоследствии стали известными психолога- ми). Верные вундтовской традиции лабораторного исследования, " X. Р. Риверс и его коллеги сосредоточили свои усилия на изучении сенсорных способностей, то есть элементарных психи- ческих функций. С этой целью они взяли с собой впечатляющий набор аппаратов и устройств, предназначенных для использования при изучении визуальных, тактильных и обонятельных ощуще- ний в соответствии с принятыми методиками. Главным в их работе было проверить достоверность утвер- ждений европейцев, совершивших путешествие в <нецивилизо- ванные части света>, о том, что <дикие и полуцивилизованные расы демонстрируют более высокую сенсорную чувствитель- ность, чем та, которую можно обнаружить среди европейцев> . В качестве примеров подобных отличий ту- земцев приводились данные из ряда отчетов: <У людей с Сан- Кристобаля (Соломоновы острова) глаза, как линзы, и они могут с большого расстояния в самый пасмурный день обнаружить голу- бей, спрятавшихся между листьями деревьев, ... уроженцы Новой Ирландии видели землю, когда мы не могли разглядеть их даже с помощью хорошей оптики, и обнаруживали маленькие лодки в плохую погоду на расстоянии шести-семи миль, чего мы не могли сделать даже с биноклями и телескопами> (там же, р. 13). В 1880-х годах по поводу интерпретации подобных сообще- ний разгорелась дискуссия на страницах научного журнала . Одни считали, что <дикари> обладают большей зорко- стью, чем <цивилизованный человек>. Другие полагали, что от- меченные в этих сообщениях различия возникли благодаря то- му, что дикие народы уделяли большое внимание мелким дета- лям окружающей среды и, вследствие этого, приобрели значи- тельный опыт в их различении. Исследователи проверили эти альтернативные точки зрения изучая сенсорную чувствительность основных анализаторов. Сам У. X. Р. Риверс изучал остроту зрения, восприятие цвета и вос- приятие пространства (включая подверженность зрительным ил- люзиям); К. С. Майерс изучал остроту слуха, обоняние и вкус; У. МакДугалл исследовал тактильную чувствительность, разли- чение веса и иллюзию <размер-вес>. Один из наиболее часто цитируемых результатов был получен с тестом на остроту зрения, похожим на тот, что проходят же- лающие получить водительские права. Испытуемым предъявля- лась таблица с многократно напечатанной на ней буквой Е, по- степенно уменьшающейся в размере. В каждой строке этой таб- лицы буквы имели различную ориентацию. Испытуемым давали карточку с напечатанной на ней единственной буквой Е, и про- сили располагать эту карточку так, чтобы пространственная ори- ентация их буквы соответствовала ориентации буквы, указанной экспериментатором в таблице. Эти упрощения позволяли ис- пользовать методику с неграмотными испытуемыми. Получен- ные данные показывали, что испытуемые понимали задачу; точ- ность ее выполнения ими уменьшалась, как обычно, по мере уменьшения размера стимула или увеличения расстояния, на котором они находились от таблицы. У. X. Р. Риверс протестировал 170 туземцев островов Торре- сова пролива. Чтобы обеспечить необходимую освещенность, тес- тирование проводили на открытом воздухе. Результаты были выражены в виде отношения расстояния, с которого стимульный материал еще может быть идентифицирован, к его размеру: чем больше это отношение, тем больше острота зрения. По всей со- вокупности результатов <величина остроты зрения> получилась равной 2,1:1. Чтобы определить, является ли такая острота зре- ния необычной, Риверсу нужны были данные для сравнения. В связи с этим возникли некоторые трудности, поскольку, как он отмечал, <истинная европейская норма, то есть средняя острота зрения европейцев с нормальными глазама не была еще удовле- творительно определена> (там же, р. 14). Не существовало и общепринятой методики для определения остроты зрения. На этом этапе обнаружились многие трудности проведения кросс-культурных экспериментов. Использование данных, полу- ченных с помощью какой-либо другой методики, было бы неаде- кватным, так что надо было найти возможности эквивалентного применения Е-методики. Требование эквивалентности не исчер- пывалось применением тех же материалов, его надо было рас- пространить и на саму процедуру, и на условия тестирования. То, какие данные исследователь выбрал для сравнения и какими критериями он при этом пользовался, показывает, с какими трудностями ему пришлось столкнуться. Основные данные, которые он использовал для сравнения, были получены на острове Гельголанд у побережья Германии. Эти данные были сочтены особенно релевантными, потому что выборка включала сто человек в широком возрастном диапазоне и, следовательно, могла считаться репрезентативной для местно- го населения. Эти люди зарабатывали себе на жизнь рыбной ловлей, как и испытуемые с островов Торресова пролива, и были не слишком образованы, что дополнительно увеличивало их Ценность как контрольной группы. Средняя острота зрения для этой группы составила 1,77:1. Хотя У. X. Р. Риверс и считал эти данные надежными, чис- ленное значение различия между двумя протестированными группами не произвело на него впечатления. После сравнения Этих данных и результатов альтернативных методик измерения остроты зрения он заявил: <Общий вывод, который можно сде- лать... состоит в том, что острота зрения дикарей и полуцивили- зованных людей, хотя и превосходит несколько остроту зрения нормального европейца, но степень этого превосходства вовсе не так значительна ... Народы, которые изучены к настоящему времени, не проявляют того превосходства над европейцами в присущей им остроте зрения, как этого можно было бы ожидать по сообщениям путешественников> (там же, 1901, р. 42). Результаты исследования других анализаторов хотя и не все- гда, но в общем и целом подтверждали этот вердикт. Сообщалось также, что при общей бедности словаря для обозначения цветов, его испытуемые проявляли несколько сниженную чувствитель- ность к голубому цвету и были менее чувствительны, чем евро- пейские испытуемые, к определенным зрительным иллюзиям. У. МакДугалл, исследуя способность раздельно ощущать два од- новременных прикосновения к коже в близко расположенных точках, обнаружил, что туземцы островов Торресова пролива могли различать два прикосновения на расстояниях приблизи- тельно вполовину меньших, чем было получено на трех разных европейских выборках. Он также обнаружил, что уроженцы этих островов допускают меньшую ошибку при определении различия в весе тел. К. С. Майерс, однако, обнаружил, что острота слуха несколько выше в европейских выборках; в чувствительности к запахам заметных различий не было. Это исследование могло вызвать и вызвало множество вопро- сов. Э. Б. Титченер, главный американский авторитет по вунд- товской методологии эксперимента, признал правомерность це- ли, сформулировав ее так: <Получить психологические данные, которые побудили бы [исследователя] соотнести примитивную расу с различными слоями его собственного цивилизованного общества> Он посочувствовал трудно- стям проведения полевых экспериментов и даже счел возмож- ным похвалить исследователей за проделанную работу и изобре- тательность. Тем не менее его приговор был суров: <Тесты были не адекватны поставленным целям>. Критика Э. Б. Титченера применима и ко многим (если не ко всем) более поздним кросс- культурным сравнениям экспериментальных данных. Одна из проблем, связанных с такими исследованиями, оче- видна, хотя часто недооценивается. Эксперимент, осуществлен- ный в примитивном сообществе, обычно невоспроизводим. По- добные экспедиции довольно дороги, а обстоятельства жизни всех участников постоянно меняются . Чтобы снять остроту этой проблемы, Э. Б. Титченер проводил то, что он называл <парал- лельными и показательными> экспериментами по проверке со- перничающих гипотез. Этот прием имеет шаткие логические ос- нования. Как отмечал сам Э. Б. Титченер, воспроизведение в пси- хологических лабораториях означает повторение экспериментов с одинаково подготовленными испытуемыми при использовании одинаковых методик и оборудования. Однако здесь он сам воз- вращается к допущению единства психики, чтобы придать прав- доподобие своим результатам. Утверждая, например, что описа- ния группы испытуемых с островов Торресова пролива напоми- нают нам снова и снова, что человеческая природа в главном одинакова по всему миру: <Пожилая женщина с острова Мюррей, которая "по какой-то ассоциации" назвала свое имя и имена своих друзей, когда ее попросили указать цвет листочков из набора цветной бумаги, - разве мы не встречали ее, говорю это со всем уважением, на на- ших летних семинарах? Человек, которого попросили расставить цветные образцы в порядке предпочтения и который расставил их почти в точности в том же порядке, в каком они были предъ- явлены ему экспериментатором в предыдущем тесте, - фигура, хорошо известная в наших лабораториях. Если теперь я сравню наблюдения моих коллег с наблюдениями папуасского вождя, я вовсе не обязательно впаду в абсурд> (там же, 1916, р. 206). Особенно тщательно Э. Б. Титченер раскритиковал два из проведенных группой экспериментов: изучение тактильной чув- ствительности У. МакДугалл и работу У. X. Р. Риверса по вос- приятию цвета. Оба эти эксперимента представляют особый ин- терес, поскольку они выявляют групповые различия в основных психических процессах, то есть там, где теория В. Вундта (да и интерпретация самим У. X. Р. Риверсом различий в остроте зре- ния) заставляют ожидать . всечеловеческой универсальности. Эксперимент У. МакДугалла, продемонстрировавший очевидно более высокую чувствительность к парным касаниям у туземцев островов Торресова пролива, казалось бы, был довольно хорошо обоснован, поскольку его выводы базировались на сравнении данных, которые он сам получил как на островах Торресова про- лива, так и в Англии. Но их, оказывается, тоже можно было интерпретировать иначе. Э. Б. Титченер начал с цитаты из У. МакДугалла: <Процеду- ры не должны, насколько это возможно, требовать никаких зна- ний от испытуемых>, а затем объявил, что в реальности проце- дура подвержена всевозможным суггестивным влияниям, которые сказываются на характере интерпретации задания. Далее он от- метил, что, хотя средний балл для английских испытуемых ока- зался выше (что соответствовало более низкой чувствительно- сти), разброс баллов внутри каждой из двух групп был очень большим и предположил, что разные испытуемые выполняли, по существу, разные задания. Затем он прицельно ударил по инст- рукциям (я процитирую, поскольку такого рода детали часто оказываются решающими при интерпретации эксперименталь- ных данных, - именно об этом и говорит Э. Б. Титченер): <Порог [порог различения], который пытался определить У. МакДугалл, и это следует напомнить - это не то расстояние, на котором два укола ощущаются раздельно, но ... то расстоя- ние, на котором они создают ощущение, заметно отличное от ощущения, вызванного одним уколом> (там же, р. 207-208). От этого, на первый взгляд незначительного, пункта Э. Б. Тит- ченер переходит к чрезвычайно правдоподобному предположе- нию, что культурные различия, наблюдавшиеся У. МакДу- галлом, - это различия в том, как испытуемые, принадлежащие к этим двум культурам, склонны интерпретировать инструкции и, следовательно, в том, как они интерпретировали предъявляе- мый стимульный материал. Прежде всего, на основе опытов, проведенных в его лаборатории, он утверждал, что между ощу- щением одного укола и ощущением двух уколов есть ряд про- межуточных ощущений. Некоторые испытуемые говорили, что чувствуют <гантель> (две точки, соединенные отрезком), дру- гие - что чувствуют линию. Эти ощущения заметно отличны от ощущения единичного укола, но это не два отдельных ощуще- ния. Здесь, писал Э. Б. Титченер, и лежит объяснение широты спектра результатов, полученных в исследовании У. МакДугал- ла: некоторые из его испытуемых говорили <два>, едва лишь впечатление от уколов начинало отличаться от единичного ощу- щения; другие говорили <два> лишь тогда, когда я... Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес": http://www.litres.ru/maykl-koul/kulturno-istoricheskaya-psihologiya-nauka-buduschego/?lfrom=15465955